Константин Паустовский: «Ответственность и мастерство»

В «Моряке» напечатался литературный материал, который имел довольно слабое отношение к морю. Это была больше литературная, чем морская газета. Постепенно из газетной работы начал переходить на писательскую. После гимназии я писал, но не печатался, а с 1912 года начал серьезно печататься. Сам я не верил в себя, у меня еще не было твердой уверенности, что я свободно владею материалом из своих «закромов».

Необходимо упомянуть о вреде раннего профессионализма. Чрезмерно раннее печатание опасно для молодого писателя. Иногда оно равно самоубийству. Ибо как только вы становитесь профессиональным писателем в молодые годы, как только вы переходите только «на литературу», вы отрываетесь от жизни, не накопив житейского опыта, того «багажа», который вам нужен, как воздух.

Я наблюдал, как молодые писатели быстро выдыхались. Они целиком зависели от того, будет или нет напечатана их вещь. Эта страшная зависимость толкала их на скороспелую работу, на исписывание самого себя, на «холостой ход», переработку одного и того же материала, который давным-давно исчерпан. В конце концов может наступить самое страшное для писателя, самое трагическое положение, которое определяется словами «писатель исписался». Это моральная смерть для писателя. В тот момент, когда у писателя исчерпан запас его мыслей, его наблюдений и его образного богатства, он перестает быть писателем.

У многих писателей творчество неотделимо от биографии. В качестве примера я могу сослаться на писателя Гайдара. Я очень хорошо знал его. Гайдар, по существу, был персонажем из своих повестей И романов. Где бы Гайдар ни появлялся, он приносил с собой ощущение того, что появился не совсем обычный человек, человек, наполненный смехом, мыслью, выдумкой, причем свою выдумку он тут же претворял в жизнь. Это выливалось у него в форму всяких розыгрышей, иногда очень интересных, увлекательных, иногда легких, но всегда носивших какую-то, как принято говорить, «смысловую нагрузку». Будничность моментально сдувалась, когда он появлялся. То, что делал в жизни Гайдар, потом я находил в его ннигах. Помню, у меня тяжело заболел сын. Как раз в это время ко мне пришел Гайдар. Врач назначил сыну лекарство, которое должно было его спасти, но этого лекарства ни в одной аптеке в Москве нельзя было достать.

– Можно! – сказал Гайдар.

Он позвонил к себе домой и велел тотчас прислать к нему всех мальчишек со своего двора. Через несколько минут начались звонки, повалили толпы ребят. Гайдар, как капитан на корабле, командовал: поезжай в аптеку в Марьину рощу, к Красным Воротам, на Калужскую... Через полчаса начались звонки по телефону. Запыхавшиеся мальчишеские голоса, захлебываясь, кричали, что в 68-й аптеке лекарства нет, что у Красных Ворот лекарства тоже нет... Но через полчаса раздался звонок, и захлебывающийся, восторженный мальчишеский голос прокричал в телефон: «Аркадий Петрович, я нашел!» Гайдар сделал то, что казалось мне невозможным. Благодарить его было нельзя. Он удивлялся и говорил о том, что не благодарят же людей за то, что они с вами здороваются.

Однажды летом Гайдар приехал но мне в деревню. Он был страстный рыболов, а лето было очень сухое, и червей не было. Мы впали в полное уныние: раз нет червей, то нельзя и ловить рыбу. «Ничего, – сказал Гайдар, – завтра будут черви!» И когда назавтра я проснулся, то у ворот стояла толпа мальчишек с банками, полными червей. А на воротах висел огромный плакат: «Скупка червей от населения».

Гайдар как писал, тан и жил. Недаром о Гайдаре создалась целая мифология.

Мы говорим о профессионализме. Это слово, пожалуй, неприменимо к тому, чем мы занимаемся. Писательство – это не профессия, а призвание. Это нечто более значительное и более высокое, чем профессия.

Как я изучал жизнь! И что это вообще значит! «Изучая» жизнь, можно впасть в непоправимую ошибку. Вы будете ходить по жизни с записной книжкой в руках. Будете собирать всякие черточки и детали, чтобы потом где-то вставить это в свою повесть или рассказ. Если вы будете так изучать жизнь, то ничего у вас не получится. Это – мертвое дело. Писатель в чеховской «Чайке» – несчастный, выхолощенный человек, лишен способности непосредственно чувствовать именно потому, что он чисто служебно относится к действительности. Если он видит облако, он должен сейчас же это записать. Непосредственное ощущение этого облака для него пропадает. Он во все всматривается как ремесленник.

Что значит изучать жизнь! Надо в ней участвовать. Надо жить, работать, любить, бороться, надо вбирать в себя жизнь, не думая, что это пригодится для вашей литературной работы. Когда же придут сроки для литературной работы, то ваша наполненность все определит и подаст вам из ваших закромов нужный и отобранный памятью материал.

Я не веду записных книжек. Если бы я и вел их, то для иной цели, отнюдь не в помощь своему писательскому делу. Записная книжка сама по себе, как жанр, – это одно из интереснейших явлений литературы. Достаточно прочесть записные книжки Чехова или его совершенно замечательные письма, чтобы убедиться, что это глубокий и острый жанр в литературе.

Если вы записываете в записную книжку всяческие выражения и факты и думаете, что вы можете потом механически взять их и перенести в рассказ или повесть, то ничего не получится. Я пробовал это делать. Все, что я брал из записных книжек, несмотря на то, что это было правдой, звучало в рассказах совершенно неправдоподобно, лежало мертвыми кусками. Таково различие между правдой художественной и правдой документальной. Они не совпадают. Вещи, бывшие на самом деле, будучи механически перенесены в литературу, кажутся нам ложными и фальшивыми потому, что они не обросли художественной правдой.

Я считаю, что писатель должен много (произнесем это громкое слово) путешествовать и бродить.

...Большинство людей, узнав, что перед ними писатель, начинают перед ним, что называется, «выламываться» или рассказывать всякие замечательные случаи, которые нужно бы ему описать. Сравнительно недавно я получил истинное удовольствие, когда один колхозник, старин, понял, что такое писательство. Он все допытывался, чем я занимаюсь, что пишу. Учебники? Нет. А что же? Книги. Говорить с ним о писательской работе было трудно, потому что он слабо представлял, что такое эта «изящная словесность». Но один раз он прибежал ко мне совершенно восторженный:

– Я понял, что ты пишешь: календари.

Оказывается, в отрывном календаре он прочел мой отрывок. Тогда до него «дошло», чем я занимаюсь.

Когда нужно писать! Писать нужно при неодолимой внутренней потребности.

Поскольку писатель наш является сыном своего народа, своей страны, своей эпохи, поскольку он наполнен современностью, то если он самым полным образом себя выразит, то этим он выполнит свою задачу, этим он выразит свое время.

В этом отношении очень ценен совет Льва Толстого. Никогда не пишите, говорил он, о том, что для вас не интересно; если можете что-нибудь, не сказать, то никогда не говорите, а говорите только то, чего вы не можете не сказать.