Кардинал Марчелло ди Сагго-Капо жил в Риме. Вернее, даже не в Риме и не в Италии, а в огороженном каменной стеной и железными решетками Ватикане, папском царстве в центре «вечного города». Кардинал, кутаясь в красную мантию, гулял по ватиканским садам и паркам, благословлял на папском приеме тысячи раболепствующих перед наместником Петра на земле католиков, и редко отлучался из Ватикана. А на обширных полях и виноградниках кардинальских имений, разбросанных по всей северной Италии - в Пьемонте, Лигурии, Ломбардии и Эмилии - сотни крестьян и крестьянок гнули спины, возделывая землю или обрызгивая из гидропультов парижской зеленью и собственным потом зараженные филлоксерой зеленые виноградники.

Кардинал редко бывал в своих имениях. Вместо него, туда наезжал его брат, синьор Антонио, один из лучших в Италии наездников и друг самого дуче, и именем господа, кардинала и полиции выколачивал из батраков и арендаторов засаленные и измятые лиры, тысячи бочонков вина, тысячи корзин винограда, тысячи ящиков лимонов и апельсинов. Эти объезды кардинальских имений были, в сущности, единственным занятием Антонино ди Сагго-Капо, так как все остальное время он посвящал конским ристалищам на римском ипподроме, кутежам в первоклассных ресторанах и патетическим речам в честь короля и дуче.

В кардинальских имениях приезда его всякий раз ожидали с трепетом и страхом. Он никогда не приезжал один, а всегда в окружении десятка чернорубашечников и двух десятков карабинеров: ни патетические речи в честь дуче, ни имя Мадонны и всех двенадцати апостолов не могли заставить крестьян-арендаторов отдавать Антонино ди Сагго-Капо последних грошей, и только при помощи карабинеров, прикладов из коротких ружей и резиновых палок чернорубашечных молодцов брату кардинала удавалось выколачивать из нищих вассалов высокую арендную плату.

Особенно трудно было синьору Антонино собирать подати в кардинальском имении Логаччио, под Падуей. Это имение, охватывающее семь деревень и огромные пространства земли, два года подряд страдало от неурожая. Какой-то новый, еще незнакомый в этих местах паразит уничтожал виноград, и ни парижская зелень, ни белый мышьяк, ни даже сулема и квассия не спасали виноградников" от истребления. Арендаторы были совершенно разорены. Они продали с себя последнее, чтобы заплатить агрономам за советы, но и те им, в сущности, ничем не помогли. Тогда многие, особенно молодежь, ушли в город и поступили на фабрики. Они получали гроши за свой каторжный труд, но все же это было больше, чем они могли получить от объеденных паразитами виноградников.

Среди ушедших в город были и оба сына арендатора Круцци - Альберто и Гумбольдо. Обоим вместе им не было и сорока лет, но заработком своим они должны были содержать всю семью: и отца, и мать, и целую кучу черномазых и курчавоволосых братьев и сестер.

Город их встретил неприветливо. Много сотен таких же разоренных непосильной арендной платой и налогами крестьян пришло в город и в поисках заработка обивали пороги фабрик и мастерских. К тому же, они умели только возделывать землю, ухаживать за виноградниками и, босыми ногами прыгая в бочке, выжимать из сочных виноградных гроздьев сладкое и пенистое вино. Всех этих знаний не требовалось в городе: там нужны были слесаря, плотники, машинисты и механики. В городах вино из винограда выжимали прессом, и мускулистые ноги требовались только посыльным и почтальонам. Тем не менее, братья Круцци нашли работу: они поступили на кожевенный завод таскать кожи к дубильным чанам. Работа эта была не из легких, и не только потому, что приходилось почти на четвереньках ползти, изгибаясь под тяжестью огромных бычьих шкур, но, главным образом, оттого, что разлагающаяся на кожах кровь и гниющая мездра издавали противный, одурманивающий запах, от которого даже у привычных людей голова кружилась, появлялась тошнота и рвота. Привыкшие же к свежему воздуху полей братья Круцци особенно страдали от этого ужасного запаха. В первый же день к концу работы они свалились без чувств, и пришли в себя уже в коридоре, куда их вытащили из дубильного помещения товарищи по работе и приводили в чувство, обливая их водой из ведра.

Альберто Круцци, который очнулся раньше брата, увидел над собой склоненное лицо молодого парня с большими черными глазами, римским носом и шрамом над верхней губой. Когда Альберто открыл глаза, парень улыбнулся и покровительственно хлопнул его по плечу:

- Этот уже готов. Получил боевое крещение. Молодец! - сказал он столпившимся вокруг лежавших братьев рабочим, и добавил, обращаясь уже непосредственно к Альберто: - Молодец, теперь можешь поступить хоть в свиту самого дуче...

- Никогда! - вскричал Альберто и вскочил на ноги: - Никогда я туда не поступлю... Не по мне это...

- Тише, ты, тише, - улыбнулся еще шире парень, отчего шрам на губе его стал еще больше и темнее. - Таких вещей громко не говорят... если не хотят попасть на остров...

Между тем открыл глаза и Гумбольдо и глубоко вздохнул.

Свисток, возвещавший окончание десятичасового рабочего дня, заставил его быстро подняться с пола, и немного пошатываясь, как больной, впервые поднявшийся с постели, он направился к воротам.

Братья Круцци вышли на улицу, но не успели они свернуть за угол, как их окрикнул парень с рассеченной губой:

- Алло, ребята, откуда вы? Братья остановились:

- Мы из Логаччио, - ответил Альберто. - Там имение кардинала ди Сагго-Капо.

- Ах, вот как, - улыбнулся парень. - Со святой земли, значит?

- Будь она проклята эта святая земля, с которой надо бежать в вонючую берлогу, чтобы не подохнуть с голода, - отозвался Гумбольдо, который все еще ощущал вокруг себя отвратительный запах дубильной.

- О-хо-хо! - рассмеялся громко парень и добавил тише: - ты, я вижу, как будто бы принадлежишь к тем, кто не совсем счастлив в нашей счастливейшей стране?

Братья переглянулись и прочли в глазах друг у друга немой вопрос:

- Дурак или шпик?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.