– Почему? – осторожно ответил Толик. – Буду. За институт, например.
– Ну да, – Наташа, не поднимая головы, сосредоточенно продолжала свои упражнения с кружкой. – И делать по утрам зарядку.
– Да, а что? – сказал Толик.
И тут-то он, наконец, понял ее. Дошло. Он понял, что так раздражало ее все время и почему она набросилась на него. Просто она еще девочка, маленькая, жестокая девочка. Она еще ни разу в жизни не пыталась подпрыгнуть выше, чем ей отпущено. Она пока прыгает вполсилы и думает, что все это игрушки. Она еще ни разу, прыгнув изо всех сил, не билась головой в потолок. А он знает, что это за ощущение. Сама не пробовала, а на других бросается. «Сестричка-а-а! – презрительно протянул он про себя. – Мамочка перед тем, как смыться к новому мужу, сунула ее в медучилище, чтобы хоть куда-то пристроить, а она до сих пор довольна!»
– А ты, – грубо сказал он. – Ты не собираешься в институт?
Наташа удивленно посмотрела на него. Интересно, что ее удивило – голос его или вопрос?
– Зачем?
– А ты что же, хочешь всю жизнь оставаться медсестрой? – Толику уже было наплевать на голос, теперь ему хотелось задеть ее посильнее – так, как она его.
– А что? – вяло поинтересовалась Наташа. И усмехнулась: – Тебя это не устраивает?
– Что? Да то, что это сейчас еще пока ничего, вроде нормально. А что ты потом будешь делать с собой?
– Ладно, я подумаю, – примирительно пообещала Наташа. – Главное, чтобы тебя устраивала твоя будущая работа.
– Меня устраивает.
– Ну, вот и хорошо. Тогда, конечно...
«Тогда, конечно! – задохнулся Толик. – Тогда, конечно! Что она поняла?» Жалеет его, дурачка неспособного. А он не потому сделал свой выбор, что больше некуда было податься. Были и другие варианты.
Он взглянул на Наташу. У нее было безмятежное лицо. А она, чем она так счастлива? Подумаешь, как замечательно: она медсестра и с честью выполняет свой долг. И больше ничего ей не нужно! Только это – пока! А лет через десять? Когда ты все та же сестричка-а-а, а впереди ничего, кроме этого «сестричка-а-а!». Да еще утки, уколы, анализы и клизмы. А она спокойна. Хотя, впрочем, чего ей волноваться, вдруг сообразил он. Чего ей лезть из кожи с такой кожей. Ей же ничего не стоит выскочить замуж за какого-нибудь талантливого хирурга, будущее светило, или молодцеватого усердного майора, слушателя академии, будущего генерала, – и место в жизни готово.
Он взглянул на Наташу. Она улыбнулась ему рассеянно, словно издалека. Или так, как улыбаются перед отъездом куда-то тому, кто остается. На какое-то время он замер, будто впервые пораженный тем, как она все-таки красива.
«Да, за желающими дело не станет, – упрямо думал он в следующую минуту, – а ему надо добиваться своего. И он будет добиваться».
Весь следующий день он проторчал дома – валялся на диване и выпил кастрюлю вишневого компота, который наварила мать. Наташа дежурила. Ближе к вечеру он позвонил ей, сказал, что подойдет, как всегда, к больнице.
– Не надо, – сказала она.
– Почему? – спросил он, и сердце забухало у него в голове.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.