На этом месте я хотел бы передать привет тому неизвестному коллеге, который первым написал новость о том, что «новые словари разрешают кофе среднего рода», и при этом избавил читателей от таких несущественных подробностей как «кофе в более ранних словарях» или «природа нормативности». Дальнейшее понятно: одни скопировали текст полностью, другие добавили красок – и вот уже армады доверчивых патриотов машут кулаками и кричат: «доколе?!!!! пропала Россия!!». Интересно участие в этом людей, которых не заподозрит в грамотности даже третьеклассник. Природа знака «пробел» для них загадочна, а запятые – неуправляемы, как стихийное бедствие. Но – «шумим, братцы, шумим!»
Разобраться с природой этого парадокса помогает психолингвистика, дисциплина, изучающая связь языка с сознанием говорящих.
– В сознании обывателя (но не в жизни!) язык – одна из святынь, – объясняет профессор Елена Лукашевич, когнитивный лингвист, заведующая кафедрой теории и практики массовых коммуникаций ФЖ АлтГУ. – Но когда напрямую спрашиваешь человека о его ценностях – язык среди них он не называет. Когда людям кажется, что кто-то «посягает» на их знание о мире, начинает работать «закон коммуникативного самосохранения». «Я это знаю. Это было так всегда. Если это хотят изменить – я буду этому противиться». У меня впечатление, что «кофейная кампания» была поводом вспомнить: у нас есть «что-то святое». Примерно как с загрязнением рек и исчезновением лесов: сначала все оживляются, а когда настаёт момент встать, пойти и спасти – энтузиазм испаряется.
Максим Кронгауз считает, что по вопросу «чистоты» языка существует своеобразная «общественная шизофрения»:
Наше общество 15-20 лет просит чиновников защищать язык – непонятно от кого (от себя?). Но когда власть вместе с лингвистами делает встречные движения – например, пытается создать словарный канон, новые словари или провести какие-то изменения в орфографии (опять же, опираясь на лингвистов) общество абсолютно не принимает этого.
Русский народ хочет закона и сохранения этого закона, и при этом желает оставить за собой право его нарушать. Лингвисты и власть должны утверждать «кофе» только мужского рода. И лингвист как жрец должен сохранять норму всегда, не давая ей меняться, а народ будет говорить как хочет. Вот это замечательное свойство русского народа, когда закон и поведение (в данном случае – речевое) никак между собой не связаны. Закон должен быть хорошим, замечательным, нетронутым и не важно, соблюдаем ли мы его или нет. Попытка сделать закон таким, чтоб его можно было соблюдать, вызывает отторжение. В беседе общества, власти и лингвистов ни одна из сторон не слышит остальных. Все подозревают друг друга в каком-то подвохе.
– В советское время торжествовало понимание языка как системы,– утверждает Елена Лукашевич. – И так как можно было контролировать практически все потоки информации, лингвист значил многое. Но было и недовольство абсолютно «правильным» языком, который не мог миновать редактора, корректора, цензора и лингвиста. Информация передавалась успешно, но получать эстетическое удовольствие от тогдашних «Труда», «Правды», «Известий» мало кому удавалось. Может быть, именно поэтому была так популярна художественная литература и литературные журналы.
Регулировать два «несистемных» уровня (индивидуальную «языковую способность» и создание всех-всех русскоязычных текстов) невозможно, – и лингвисты прекрасно это понимают. Но у не искушенных тонкостями филологии граж-
дан не угасает память о славных временах, когда самоотверженные редакторы и цензоры неустанно блюли печатную грамотность. О том, что «правильный» советский язык зачастую был даже не суконным, а жестяным, они не помнят. И сами, как выясняется, быть грамотными не только не умеют, но, на самом деле, и не желают. Хотя и утверждают обратное.
О том, что может произойти, если дать власть ревнителям языковой чистоты, нам рассказал Владимир Лекечинскас из Литвы. Там давно работает языковая комиссия, уполномоченная, например, штрафовать за использование иноязычных слов в телеэфире и рекламе.
– «Монитор» в Литве нужно называть «отображателем» (vaizduoklis), а «принтер» – «печатателем» (spausdintuvas). Через несколько лет такой практики «принтер» действительно перестали называть «принтером». Когда мы регистрировали компанию (больше шести лет назад), – нельзя было ни слишком сильно пересекаться с названиями уже зарегистрированных компаний, ни использовать зарубежные слова. Из длинного-длинного списка нам оставили только два названия, которые были «проходными». Позже мы делали сайт и онлайн-игру для промо-акции одной международной корпорации – и мне пришлось полностью и срочно переделать «главную страницу», потому что арт-директор отправил мне вариант (принт, плакаты) до согласования. Оказалось, что половина текста «не проходит по нормам языка» и не может быть опубликована в наружной рекламе. По своей карательной форме это, конечно, «совок» (работа началась ещё в СССР), этакая «полиция нравов». Но работа комиссии и инспекции всегда поддерживалась людьми и считалась полезной. У нас маленькая страна, и забота о своём языке – вопрос самоидентификации, национальной идентичности. Я и сам считаю, что это хорошо и полезно: за 20 лет работы спецоргана по защите языка литовский стал более чистым и правильным.
Картинка и впрямь – на загляденье (особенно для собирателей штрафов), но что-то смущает – наверное, необходимость определять, сколько же заимствований можно оставить в русском языке (все слова, начинающиеся на букву «а» или содержащие букву «ф» – не наши, выкинем?). Или опыт языковых пуристов-чистильщиков XIX века, которые хотели заменить «галоши» на «мокроступы», а «кий» на «шаропих». И потерпели, как сейчас модно говорить, epic fail (в исконно русской лексике это, очевидно, «былинный отказ»). Та же судьба почти наверняка ждёт и современных пуристов. Хотя бы потому, что Россия – не Литва и становиться Литвой не намерена. Но и у нас не все филологи хладнокровно относятся к изменениям норм.
– «Невинные» неправильности в ударениях, коверканье русских слов на иноязычный лад, обезьянничество, массовое вытеснение привычных русских слов иноязычной лексикой – всё это признаки оскудения и биологизации мышления и духа нации, – считает Алла Большакова, ведущий научный сотрудник Института мировой литературы им. А.М.Горького.
Она называет недопустимым «соседство в нормативных словарях нормы и явной антинормы». Иными словами, у кофе не может быть сразу двух родов.
Алла Большакова – член Совета по государственной культурной политике при Председателе Совета Федерации. Совет создает рекомендации для органов власти (в том числе президента, премьера, Госдумы) и «общественных творческих и научных объединений». «Рекомендации носят аналитический, нормативно-правовой характер и направлены на рассмотрение сложившейся ситуации с языковой культурой в стране и на выработку путей её регуляции и улучшения». Часть этих рекомендаций, уже ушедших «в верха», стоит процитировать.
– «Направить внимание общественности на необходимость пропаганды культуры русского слова, повышения языкового вкуса, благопристойного и разнообразного содержания и стиля речи во всех областях жизни…»
– «Министерству образования и науки совместно с Министерством юстиции и Министерством внутренних дел РФ выработать систему воспитательных, образовательных мер и юридических механизмов противодействия явлениям, не совместимым с нормами и ценностями языковой культуры народов Российской Федерации...»
– «создать при Правительстве РФ постоянно действующий специализированный Координационный Экспертный Совет по русскому языку с целью оценки культурно-языковой деятельности в разных сферах общения...»
Тем временем широкая общественность пишет в защиту «правильного кофе» блоговые посты, состоящие целиком из мата. И с радостью плюнет на любую оценку экспертного совета, которая до неё, общественности, дойдёт. Что же до привлечения МВД к охране ценностей языковой культуры – видимо, только в Совете при Председателе Совета Федерации не понимают, что это (в лучшем случае) закончится утечкой других, неязыковых ценностей из наших карманов.
Но есть, есть среди этих рекомендаций и более конкретные. «Обязать Минобрнауки... 1) переформировать и переориентировать специальные рабочие группы по подготовке словарей, грамматик и справочников на создание специальных изданий по русскому языку... 2) учредить специальную рабочую группу по созданию частотных словарей заимствованных слов... 3) восстановить в средней школе единый государственный экзамен по русскому языку и литературе в форме сочинения...». Все это, возможно, очень правильные и полезные предложения, вот только отношения с министерством у Совета по государственной культурной политике не заладились.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Есть ли будущее у новых форм русского языка
Словарь Вильяма Шекспира, по подсчету исследователей, составляет 12000 слов. Словарь негра из людоедского племени «Мумбо-Юмбо» составляет 300 слов. Говорящие на языке «токи пона» легко и свободно обходятся ста двадцатью тремя.
Для кого был написан самый смешной учебник русского языка
Для кого был написан самый смешной учебник русского языка
Есть ли будущее у новых форм русского языка
Словарь Вильяма Шекспира, по подсчету исследователей, составляет 12000 слов. Словарь негра из людоедского племени «Мумбо-Юмбо» составляет 300 слов. Говорящие на языке «токи пона» легко и свободно обходятся ста двадцатью тремя.
комментарии
Пиз*ец блеать я в ауте
Много буков