Я уже сидела на своем месте в вагоне дневного поезда Москва — Ленинград, когда вошли, вернее, вскочили перед самым отходом они. Он и она. И сразу все женские глаза обратились с одним и тем же выражением восхищения на ее спутника. Спутник был хорош по всем статьям. И замечательный рост, и широкие плечи, и золотая шапка волос, и решительный мужской нос, и «стальные» глаза. На вид ему было лет двадцать пять, а ей все «под сорок». Обычная работающая женщина с короткой стрижкой — лишь бы без забот утром, — в добротной одежде, с неумело накрашенным лицом. Он небрежно кинул спортивную сумку наверх, отметив все женские взгляды, и довольно громко сказал: «Ольга, пойду поищу вагон-ресторан, может, пиво есть». Она равнодушно кивнула. И снова все женские глаза проводили его. А «работающая женщина» посидела-посидела одна и перебралась на пустующее рядом со мной место. Она оказалась разговорчивой, и скоро я узнала довольно любопытную историю жизни близких родственников — ее, племянника Олеся (он — племянник) и ее старшей сестры Ирины, матери Олеся. Перескажу эту историю так, как я ее восприняла, словами Ольги.

Когда мне было лет пятнадцать, к нам снова водворилась моя старшая сестра Ирина с сыном Олесиком. Олесик уже ходил в школу и был чудо-мальчик: послушный, ласковый, понятливый. Не ребенок, а счастье. Ирина разошлась с мужем, он был намного старше ее, ученый сухарь. Мне он с самого начала не понравился. Я его боялась, уж очень он был строг и суров, да еще носил огромные очки. У него была длинная, прямая, как палка, фигура, и потому я считала, что он похож на Дуремара из сказки про Буратино. Я так и звала его про себя — Дуремар. А на самом деле его звали Александр Иосафатович Острогорский, и заведовал он кафедрой в институте, где училась Ирина.

Очень хорошо помню, как растерялась и расстроилась мама, когда Ирина с Олесиком заявились к нам (папа наш тогда уже умер). Меня выгнали из кухни, нашего конференц-зала, а сами так кричали за закрытой дверью, что только бы глухой не услышал, о чем они говорят. Я поняла, что мама осуждает Ирину. Что-то они кричали о нашей квартире — у нас двухкомнатная, совсем небольшая, — мама говорила, что ребенок без отца — это ужас... Потом я услышала мамины рыдания, а мама у нас не плакса. Я тоже заревела и выскочила на кухню. Они сидели рядом за столом и были очень похожи: обе с глазами на мокром месте, обе беленькие, маленькие, хорошенькие (это я в отца — рыжая, большая). Я кинулась к маме, она утерла щеки себе и мне и строго сказала: «Оля, тебе завтра рано в школу, иди немедленно спать. Все будет хорошо. У Ирочки в квартире ремонт, и она поживет пока у нас». Я поверила маме, она никогда не обманывала. И еще мама сказала, что я, Олесик и она будем жить в большой комнате, а Ирина — одна, в маленькой.

«Ремонт» затянулся, и мы стали именно так жить. На меня «повесили» Олесика. Я проверяла его уроки, даже ходила на родительские собрания — мама и Ирина работали. Не дом у нас стал, а постоялый двор: то Олесь врывается со своими друзьями, то Ирина прибывает среди ночи, и мама тут же встает, зажигается свет на кухне, кипит чайник, и разговор между ними затягивается чуть не до утра. Я не сплю, а мне утром в школу, иду туда сонная, опухшая. Ни на меня, ни на Олеську тогда внимания никто не обращал, хорошо еще, что он был послушный, и мне на родительских собраниях стыдно за него не было. Александр Иосафатович-Дуремар забирал иногда Олеську к себе. Возвращался оттуда Олеська увешанный подарками, но грустный, а мама и Ирина (если она была дома) усаживали его на кухне, пили чай с отцовыми сладостями и выспрашивали Олеську. А меня, конечно, как всегда, выгоняли. Но я научилась подслушивать. И узнавала многое: Олеська вовсе не отмалчивался. У Дуремара живет «красивая тетя».

Ирина спрашивала: «Красивее мамы?» (то есть ее), — Олег отвечал: «Красивее». Мама и Ирина начинали возмущаться и говорить, что этого не может быть, Олеська молчал. Ирина злилась на него и кричала: «Дурак!» А мама снова спрашивала: «Кто еще живет там?» Оказалось — собака и кот. Тут Ирина совсем заходилась: «Я же говорила, мама, что он в маразме! Завести новую жену, собаку и кота вместо родной жены и родного сына!»

Мама кричала на Ирину: «Не смей так говорить при ребенке!» Ирина наутро ушла из дома и пришла только через три дня, сказав, что тоже «будет устраивать свою жизнь». Что ей уже тридцать, а ничего не светит, кроме комнаты Ольги (моей). Мама притихла и спросила: «А как ты собираешься устраивать жизнь?» Ирина сказала: «Будем меняться». Мама снова спросила: «Как?» Ирина отрезала: «Как все. Я этим займусь. Ты не против?» — после паузы спросила Ирина маму. И после паузы мама сказала: «Конечно, нет».

Мне опять стало ее жалко, но вместе с тем я подумала, что Ирина права, в нашей «распашонке» всем нам жить просто трудно. Долго ли, коротко — все свершилось так, как хотелось Ирине. Мы с мамой и Олесем стали жить в однокомнатной, я окончила школу и пошла работать в библиотеку. А Ирина тоже жила в отдельной однокомнатной. Олесь ездил теперь в гости то к маме, то к папе. Он оставался таким же послушным, прилично учился, забот с ним никаких не было.

Ирина устраивала свою судьбу в бешеном темпе. Она привела к нам знакомиться нового мужа, летчика гражданской авиации. Звали его Николай Константинович Шаров. Ирка рядом с ним прямо-таки куколка — маленькая, хорошенькая, миниатюрная. Вот тогда она стала красавицей, моя старшая сестра. Николай ее буквально носил на руках. Подхватит и таскает по комнате и кухне. Он и с Олесем старался подружиться. Олесь никак себя не проявлял — как всегда, послушный, милый. Наверное, он привык быть с нами, тетками... Коле этого вполне хватало — человек он был простой, незатейливый и в глубины не плавал. Ирина стала часто ходить к нам, меня и маму к себе приглашала, Олеську брала. В общем — все в лучшем виде. У них всегда были гости, всегда толпился народ, не то, что у нас — тишина: мама сидит за своими тетрадями (она преподавала в техникуме), я за своими — готовилась поступать в институт культуры, и поступила! — Олесь за своими. Тоска. Еще раз приезжал Дуремар, хотел Олеся забрать к себе жить насовсем, даже сказал, что «мальчик брошен», но мама так на него наго кричала, что я побежала за валерьянкой, а она все кричала, что если и «брошен», то им, Александром Иосафатовичем. Дуремар побелел, и мне пришлось давать валерьянку ему.

Олеська остался с нами. Мама как-то вдруг сразу сдала, все говорила об Ирке, которая теперь бывала у нас редко. Работала как зверь в своем НИИ, карьеру делала, мужа холила, гостей принимала, разносолы готовила — некогда ей было, до нас ли. Коля купил «Жигули», и Ирка по городу на них гоняла.

Когда мамы не стало, я вышла замуж. Как? Олеська был уже взрослый, я училась в институте, к нам в группу перевелся парень из Ленинграда, серьезный такой, строгий, и почему-то обратил на меня внимание. Мы поженились. Но встала проблема: Олесь. Что же, жить нам втроем в одной комнате? Правда, Олесь перебрался на кухню. Я ему там диванчик поставила. Но ведь все-таки кухня и всего семь метров.

Я позвонила Дуремару — мне нужно было с кем-то посоветоваться насчет Олеся. Но А. И был тяжело болен, еле говорил, и мне не захотелось его тревожить — пусть думает, что у нас все в порядке. Позвонила Ирине, сказала про все, она радостно кричала, почему мы с Виктором (мой муж) не едем к ним в гости, что они нас ждут чуть не каждый день, а об Олесе ни слова. Будто его вообще нет. Тогда я сказала, что мне надо с ней серьезно поговорить. Онаскисла и ответила, что до воскресенья не сможет (а был только понедельник). Ну, в воскресенье так в воскресенье. Мы встретились. Она подкатила на «Жигулях», на ней было светло-серое пальто, такие же сапоги и серые перчатки. Но разговор наш ни к чему не привел. Ирина отказалась брать Олеся. «Взрослый парень, — сказала она, — ты что, не понимаешь, что мы не можем с ним жить в одной комнате?» «А я?» — подумала я, но не сказала этого. Тут Ирина начала трещать про то, что Коле скоро дадут квартиру, и тогда она Олеську возьмет. «А ты не звонила его папаше?» — спросила Ирина. Я сказала, что звонила и что он очень болен. Ирина фыркнула: «Иосафатович всю жизнь болен, но уверяю тебя — нас переживет. Олесю год остался до армии, как-нибудь перекантуется, а там видно будет, я же тебе говорю — у Коли все решится через полгода-год, ему дают квартиру. А пока, сама понимаешь, мне взрослый парень ни к чему. Вам легче — вы все почти одного возраста». Что я могла сказать на это? Ничего.

Скоро у нас с Витей родились наши двое, и мир совсем перевернулся. Олесь сам уехал к Ирине (Александр Иосафатович умер к тому времени). У Ирины сразу начались семейные драмы. Коля куда-то надолго пропадал, говорил, что у него поломалась жизнь. Приехал как-то к нам, плакался, что «с Ирочкой он может быть только вдвоем, а с Олесем, взрослым парнем, жизнь стала невозможной, хотя он и спит на кухне...»

Олесь уехал и от Ирины. Женился на девчонке из класса, Люсе, и ушел в армию. А Коля оставил Ирину. Но моя сестра не из тех, кто опускает руки, она не мыслила себе жизни без мужчины в доме. Скоро появился полковник в отставке Алексей Петрович, вдовец. Не старый, но и не молодой, мне он показался несколько пришибленным, потертым. Ирина опять «на коне», занимается карьерой, она у нее как по маслу — вверх и вверх.

Вернулся из армии Олег. Пришел к нам. Посидел с часок и уехал к своей жене. Пока он был у нас, я с радостью смотрела на него — до чего же красивый парень и тихий. Мой Витька его спросил, куда он надумал идти, что будет делать. Олесь плечами пожал — в армии за рулем сидел, в такси могу. Он же английский знает, и вдруг — в такси! Я это ему и сказала. А он посмотрел на меня взрослыми, очень усталыми глазами и опять пожал плечами, ничего не ответив. Это у двадцатилетнего мальчишки такие глаза!

— У матери был? — спросила я, чтобы как-то перебить его настроение.

— Нет еще, — сказал он.

Тут я на него налетела: «Не стыдно, да как ты посмел, мать, наверное, уже по потолку ходит, что ты не являешься!»

Олеська усмехнулся: «Не ходит. Она знает, что я вернулся, жив, здоров».

...В институт Олесь поступил (тут мой Витька помог, просто на уши встал), но бросил со второго курса. Почему? Не знаю я. И учился ничего, и институт неплохой, но Олеся ничто не интересовало — ни учеба, ни студенческая жизнь.

И вот к чему все пришло. Мы с Витей и нашими ребятами живем в Филях, нам дали квартиру, в одной комнате — ребята, в другой — кабинет Вити, а моя — общая со всеми, но я не жалуюсь, хватает вполне. Живем дружно, просто замечательно. Олесь живет с Люсей, родили тоже парня, Стасиком назвали. Олесь поработал в такси, потом устроился на телевидение, ролики, пленки таскать, теперь выбился в «помощники режиссера» — мальчик на побегушках, но вид — будто он сам председатель или по крайней мере зам. А сам все такой же милый и... никакой. Люська Олеся обожает, все для него делает, — как же, он у нее на телевидении работает, устает, большой человек. Люська и вторую комнату себе пробила, старушка соседка умерла, теперь у них две большие светлые комнаты и один сосед. Так было до некоторого времени, и все казалось стабильным, устойчивым, сложившимся, хотя Олесь мне не нравился: красивый, огромный, но вялый, кислый, — то ли усталый, то ли от безделья.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.