– Я для своих лет, верно, хорошо сохранился, потому, думаю, что люблю порядок. Машину надо смазывать, профилактику ей давать. Так и человек, земной житель. Надо быть в деле. Иначе разленишься и хватку потеряешь и выправку, кругом не то.

Он всегда в деле. У него простоев нет и быть не может, потому что время на метро дорого стоит, его надо беречь, и он это понял, если не с первого своего дня в проходчиках, то со второго. На Таганской площади. Как раз на ней.

Дядя Шепелев Федор Яковлевич был не в пример ему мужчина из себя крупный, шея, как у борца Поддубного, и кулак чугунный. Дядя в забое выглядел полковником, каска на нем сидела, как папаха, сразу видно – бригадир, и никаких сомнений в данном вопросе. Один взгляд, и все ясно.

Теперь уже трудно выяснить, по какому поводу, но в один из первых своих дней, намотавшись с непривычки будь здоров как, Илья Иванович сказал в перекур с некоторым даже ухарством, присущим молодости:

– В нашем деле, – сказал, – сила есть, ума не надо.

На что дядя возразил:

– Дело еще не твое. – И все. Он много говорить не обожал. Он порядок обожал.

Таганские станции все глубокого заложения, и геология здесь отнюдь не подарочная. Снизу известняк, сверху карбон. И кругом вода, водичка. Сверху течет, снизу сочится и со стен стекает бодрыми ручьями. Московская минеральная. Только что не газированная.

Бригада Шепелева-старшего работала на проходческом щите. Все говорили «щит, щит», а на самом деле щит этот оказался совсем даже не щитом, скорее здоровенной такой трубой, или, лучше сказать, стальным стаканом без дна.

Домкратами стакан этот отталкивался от бетонной облицовки тоннеля и вдавливался в мокрую породу. Проходчики говорили «ехал». И еще у них были странные слова: «лоб забоя», «штольня», а доску, в которую упирался домкрат, называли почему-то «мальчиком».

Работа была сложная. Тяжелая. В воде. В поту. Случалось, проходили за смену на том щите сантиметров по двадцать. Будто шилом ковыряли. И то спасибо. Голубой экспресс эти двадцать сантиметров за долю секунды проскакивает, пассажир моргнуть не успеет. Такая арифметика.

В бригаде звали его запросто Илюшей. Фотографии тех лет сохранились, стоит взглянуть: вот он весь перед вами в кирзовых армейских сапогах, в шинельке, галифе на нем японское, трофейное, а в глазах любопытство ко всему, что есть на белом свете интересного. Крепкий паренек, надежный. Кажется, только мигни краем глаза, он сорвется с места, чтоб помочь, чтоб рядом пойти, подсобить, выручить.

Вскоре оказалось, что у него, кроме здоровой розовощекости и бодрой ясноглазости, есть цепкость в работе: бывало, шел в забой, как в атаку, вперед и никаких антимоний, вкалывал вполне трудолюбиво. И дядя Федор Яковлевич был им доволен – приятно, что племянник артельный малый. Таких на метро любят. В бригаде, да еще в проходческой, надежность нужна во всем. Это прежде всего.

Ведь что такое бригада, если посмотреть серьезно? Бригада – это коллектив, по-старинному говоря, по-крестьянски – артель, где один за всех и все за одного. И вот завелся в бригаде лодырь, или шкурник, или нахал себе на уме, эта болезнь хуже возвратного тифа, и лечить ее надо весьма и даже очень незамедлительно. Иначе беда. Пропустишь время – пиши пропало, развалится все. Тут глядеть и глядеть нужно в оба.

Илюшу Шепелева сложности бригадирской деятельности интересовали постольку поскольку, а Илья Иванович Шепелев имеет в этом вопросе двадцатилетний опыт, он снимает каску: «Не один у меня волосик в бригадирстве поредел...» – вздыхает. Тут ведь такие проблемы понаворочены – двумя словами не обойдешься. Его весьма интересует чужой, так сказать, опыт, но и своим выстраданным, по крохам собранным, обмозгованным в каждой черточке он, пожалуйста, готов очень даже откровенно поделиться, понимая, что это важно и животрепещуще, может, вовсе не только для московского Метростроя, поскольку проходчик у нас весьма и весьма широкая специальность.

А если хотите, мы все проходчики! Только так. Мы все идем к своей цели, отвоевываем нервами, головой сантиметр за сантиметром, из которых потом сложатся метры и километры, и годы уйдут, чтоб мечта пронеслась голубым поездом с хорошей скоростью, с комфортом для пассажиров прямо к цели, которая должна быть правильно намечена.

Когда он едет в метро как обычный пассажир, за покупками там для семьи, просто так ли, в гости или в кинотеатр и поезд мчит его по тоннелям, которые он сам рубил со своими ребятами, ему хочется иногда, между прочим, чтоб помедленней шел поезд. Ведь столько труда вложено! Ведь, кажется, каждый тюбинг знаком, каждый болт. Присмотрись – узнаешь в черном окне, и время назад повернется. Хорошо бы так-то, а? Но это его личное дело, а пассажиру, который рядом и торопится, знать об этом совсем даже не обязательно. Обидно? В некотором смысле... Нет, пожалуй, почему ж обидно? Труд надо уважать, это аксиома такая, доказательств не требующая, но ставить другим на вид свои трудовые заслуги не стоит. Сделано – пользуйтесь, граждане. Катайтесь на здоровье туда-сюда. Это ж везде так: сначала идут проходчики, потом катят себе поезда, как будто всегда так было, и голос в динамике сверху советует: «Граждане пассажиры, уступайте места престарелым, инвалидам и пассажирам с детьми».

Итак, что же такое бригада проходчиков, подземных людей?

Компания друзей, работающих на Метрострое по тем или иным жизненным причинам? Или что другое неясное? Как сказать?

Бригадир выдерживает паузу.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.