Воздух, казалось, соткан из лязга, грохота, металлического скрежета, кислой гари дым — шашек, пороха, взрывпакетов. Черные борозды развороченной гусеницами земли. Пространство окружающего мира сжалось до этого очерченного с четырех сторон лесом поля с наблюдательной вышкой посередине. Трижды ревущей лавиной накатывались на нас танки, вползали на гребень узкого, длинного холма, оставляя позади себя густую пелену дыма, и, остановленные сигналом, замирали, а потом ползли вниз в холодный сумрак, к опушке, недовольно рыча, покачивая стволами орудий, чтобы все повторить сначала: перестроение во взводные колонны, затем в боевую линию, бросок вперед на скорости, поворот по фронту, рывок на холм...

— Чай, товарищ генерал. — Прапорщик ставит на обледенелый парапет вышки стакан густого чая.

Генерал скашивает взгляд на стакан. Но только на мгновение, чтобы тут же вновь влипнуть глазами в эллипс прибора наблюдения. Отрывисто произносит:

— Отставить чай... — И радисту: — Все сначала, по готовности.

Есть вещи, существующие за пределами понимания невоенного человека. Одна из них — синхронность действия боевых машин. Синхронность, возведенная в абсолют. Понимаю, чего добивается генерал лишь умозрительно: танки должны преодолеть зону обстрела максимально быстро, затем неожиданным маневром сбить условного противника с толку и внезапно зайти ему во фланг. И все-таки многотонные машины — не спичечные коробочки, даже не «бэтеэры», добиться от них искомой синхронности очень трудно. Но в армии понятие «трудно» лежит на одной грани с нормой. Больше того, такого понятия просто не существует, если оно препятствует выполнению задачи.

Вспоминаю холодный, продутый насквозь февральскими ветрами полигон. Тридцатиградусный мороз. Один из атакующих танков провалился под лед заболоченного озера и увяз по самую башню. Чтобы вытащить его из трясины, нужно было зацепить петлей троса за нижний крюк. Семь раз погружался в ледяную воду сержант Павлов. Это было непредставимо трудно — заставить себя делать очередную попытку нащупать под водой крюк, разжать пружину запора, надеть петлю. Павлов потерял способность разговаривать, он уже не реагировал на холод, но продолжал попытки спасти машину. И победил.

Вспоминаю невысокого русоволосого Игоря Федюнина и его напарника Вячеслава Козловского, запертых непрекращающимся бураном в отсеке крошечной РЛС на побережье. Трое суток к ним не могла пробиться смена, но станция продолжала работать. И двое солдат без пищи, без сна семьдесят два часа не спускали глаз с мерцающих экранов.

Помню десантников разведроты лейтенанта Никифорова (впрочем, теперь уже, наверное, далеко не лейтенанта), которые прошли по отвесным скалам, чтобы внезапно появиться в тылу у «противника». Их маршрут потом был квалифицирован как высшая категория сложности, доступная лишь считанному числу спортсменов-специалистов. А у разведчиков Никифорова в активе было всего по полтора-два десятка часов горной подготовки.

Но ведь Никифоров мог выбрать иной маршрут, менее рискованный. В конце концов это были только учения, игра, пусть даже очень серьезная. «Зачем же было самим себе создавать дополнительные трудности?» — спросил я потом Никифорова. «Причем тут трудности, перед нами поставлена задача, мы обязаны ее выполнить, остальное не в счет», — ответил лейтенант.

Может быть, потому на танкодроме генерал еще и еще раз посылал в атаку, грохочущую стальную лавину, добиваясь безукоризненного сопряжения времени и возможностей боевой техники, что руководствовался принципом не как проще, а как лучше выполнить тактическую задачу. К тому же танки были только одной из составляющих сил атаки. В современном бою, где счет времени идет на секунды, нет пауз, понятие взаимодействия сил и средств достигло высочайшего уровня. Вместе с танками в том же квадрате работает авиация, артиллерия, инженерно-саперные подразделения, у них разные роли, но они вписаны в один сценарий.

В четвертый раз взметываются над полем бурые клубы дыма, танки устремляются к гребню холма, пережевывая гусеницами вязкое месиво глины и снега. Вот они, достигнув невидимого рубежа, резко сворачивают влево, будто бы уходя из-под обстрела. И на свободном пространстве полигона вспыхивают росчерки взрывов, имитирующие огневой налет. Новый поворот, но теперь уже вправо, рывок на холм...

Генерал кивает головой.

— Так... Еще быстрее... Так... — И не оборачиваясь: — Узнайте, кто командир 212-го, и после атаки ко мне...

— Это сажиновский экипаж, товарищ генерал, — напоминает кто-то за спиной.

Генерал отрывает взгляд от прибора, морщит лоб:

— Сажиновский... Ну и хорошо, раз так.

...Тадас стоит перед генералом, все еще ощущая ладонью его короткое, как щелчок пружины, сильное рукопожатие, и смотрит на носки своих заляпанных грязью сапог. Ему никогда еще не пожимал руку генерал, и его мучит мысль, что рядом нет Николая, и Володи и что они не поверят, расскажи им Тадас о своей встрече с генералом. У генерала правая бровь чуть выше левой, седые виски, подбородок с ямочкой. Он без перчаток и без шарфа, несмотря на холодный ветер, и это Тадасу нравится. И еще ему нравится, что генерал говорит ему «вы» и не называет сынком. Генералу, наверное, сорок с небольшим, его легко можно представить в тренировочном костюме где-нибудь на волейбольной площадке. Но это нисколько не умаляет авторитета человека, который стоял перед гвардии младшим сержантом Тадасом Яселёнисом.

— ...Я наблюдал за вашей машиной. Все делали правильно с первого раза. Подъем надо брать именно так, с ходу, и никаких заминок перед маневром. Передайте мою благодарность членам экипажа танка... — Генерал сделал паузу... — Я рад, что именно вам доверена честь управлять сажиновской машиной.

Этой традиции уже два десятилетия. Сразу после приказа министра обороны, в соответствии с которым гвардии рядовой Герой Советского Союза Виктор Сажинов зачислен навечно в списки первой танковой роты, экипаж танка под номером 212 носит наименование сажиновского. Это лучший экипаж, и служат в нем лучшие воины роты.

И кровати, на которых спят Тадас и его товарищи, стоят рядом с кроватью Виктора Сажинова. А сам он смотрит на них с фотографии, широкоскулый, с коротким ежиком русых волос, равный им возрастом. Он так и остался в том, далеком времени, навеки двадцатилетним, жизнью и смертью своею явив пример величайшего солдатского героизма. Как отмечалось в приказе Министра Обороны СССР, только в период боев с 13 по 23 января 1945 года гвардии рядовой Сажинов уничтожил 383 фашистских захватчика. Батальон!

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.