Вот она — и перед глазами, и в памяти, а как подступиться, где слова искать чуду этому вровень?

Ни красоты, ни славы не прибавит и сопутная ей легенда о творце ее Несторе, ошеломленном содеянным и забросившем топор в озеро, дабы не приступить никогда к дерзновенной мысли повторить чудо. Одно только и остается примолвить: о Преображенской церкви Кижского погоста пойдет речь.

О том — для начала, — что под убором неповторимой красоты таит она и другое, глазом неприметное, но тоже неповторимое — саму себя от стихий, непогод оберегающую премудрость. Каждой дождевой капле указан свой путь, чтобы не заблудилась, не задержалась ненароком где не надобно, а по хитроумным водоводам ушла бы в землю. Да только и эта премудрость — малая всего лишь частичка, мужичком неким примысленная к сбережению церкви от болезней, от старости, а дальше мастер и не мудрил, потому как по тогдашним меркам к простейшим причислялась она сооружениям — «летним» или «холодным». Тут-то и нам подивиться да руками развести: сруб сложен «насухо», а стало быть, ни мхом, ни паклей венцов не прокладывали; ни зимних рам, ни дверей двойных не врубали; пол и потолок настилали неутепленными; печки даже сложить как будто и не удосужились. А выходит, этими самыми «не» и «ни» век жизни продлен преднамеренно, потому как долгим опытом примечено было: «холодная» постройка и без подогрева, одной естественной вентиляцией — через щели в срубе, в потолках да с помощью проемов, на глазок будто бы и рубленных, — сама себя просушит, обогреет, в нужный час остудит и стоять будет целехонька долгий век. А там, глядишь, потомки и поразумней что вымыслят, чтобы и вовсе неизбывен был ее срок. К исходу третьего столетия и наше уже поколение свыкнуться успело с ласкающим слух благозвучием, с как бы зовущим к себе порхающую рифму чистым и звонким этим словом — Кижи. Нынче — как железом по стеклу...

Откуда, с чего накатила беда?! Видно, в одном только и просчитались строители, понадеявшись на прибывающий разум потомков. Пришла пора по счетам платить, а выходит — нечем. Проглядели за большущими цифрами музейного бума? Тут не без греха. Но и того не утаить, что ни у химиков, ни у физиков руки не дошли присовокупить к сбережению великого памятника опыт всесильных своих наук, а «лирикам» одним не по плечу вышло. И, вот грянуло: Преображенская на ладан дышит!

И что же делаем мы? А похоже, то и делаем, что стоим, глядим и, как робкий на пожаре мужичок, по голенищам себя хлопаем: «Ой, завалится! Ой, порушится! Ой, во прах обратится!.. Давай раскатывай по бревнышку — все одно не устоит!» И уж принялись было...

В суматохе не разобрать, из которого кабинета грянул запев хором поддержанной отходной, но глазом моргнуть не успели, бумага явилась: «Подробная экспертиза всех деталей церкви показала, что «обрушение» может произойти в любой момент — бревна в стыках давно искрошились, древесина поражена болезнями». Читай: панихида заказана. А дальше пуще — пошла писать губерния!

Не очухались еще от первого удара, а постановлений, проектов скоропалительных превеликий уже избыток. Бумажный этот водопад низвергался под такой мощный аккомпанемент поисков виновных, будто в нахождении оных и заключено спасение памятника. Так, на пике «кижского бума» вспомнили Александра Викторовича Ополовникова. Виднейшему архитектору-реставратору, в сущности, и открывшему в 50-х годах Кижи для широкой общественности, в вину поставлено было снятие с памятника тесовой обшивки. Сейчас вдруг увидели в этом корень зла и все последовавшие от сего беды. Но давайте все же поумерим пыл, разберемся по справедливости.

Допустим, снятие обшивки было не лучшим решением в пользу сохранности памятника, «привыкшего» за последнее столетие к своему «футляру». Так ведь дело еще и в том, что теперь трудно ответить на вопрос весьма здесь важный: болезни памятника начались, когда сняли обшивку, или, когда ее сняли, эти болезни обнаружились? Вопрос дискуссионный, решать его специалистам. Нас интересует моральная сторона дела, а значит, правомочность обвинений.

Вспомним-ка 50-е годы — ненастную ту пору бытия архитектурных наших памятников, когда ставились последние в одну строку с «религиозным дурманом», когда, по слову поэта, «поспешно разбирались церкви и долго строились ларьки». Теперь уже не секрет, что в послевоенные годы «стоял вопрос» разобрать Преображенскую церковь на дрова! Жутко вспомнить, а памятью не обойти да и усомниться нельзя: тысяча двести кубов отменного леса мозолили глаза многим, и вот-вот должны были «сделать план» по лесозаготовкам надрывавшемуся и в иных заботах колхозу, а заодно и в зачет пойти истовым деятелям «антирелигиозной пропаганды.....

И вот в те самые времена, не убоявшись обвинений в «религиозной агитации», в «политической близорукости», приходит на Кижи человек спасать церковь. Это нынче такие обвинения звучат дикостью, по тем временам дело могло обернуться куда как круто. Не сбросим со счетов и этого обстоятельства.

Что же до обшивки, которую снял в процессе реставрации Ополовников, то видится в этом и хорошо рассчитанная тактическая обдуманность: снимает он ее в надежде, что первозданная красота памятника заставит обернуться тех, у кого глаза на затылке, и могучей неотразимостью прошибет самых толстокожих крушителей отечественного прошлого.

Сложим теперь, сочтем и получим: при необходимости тесовую обшивку можно восстановить без ущерба памятнику, а по сути-то дела, Ополовников спас жемчужину Кижей в самый, быть может, тягчайший час ее истории, когда судьба памятника висела на волоске. И не ему ли обязаны мы и тем, что на месте кижского чуда не обретается сегодня мясомолочный, скажем, комплекс, птицефабрика или что-то другое, могущее быть результатом непредсказуемого «волевого решения», возникшее, как в те времена бывало, «по многочисленным просьбам трудящихся»? Примеров тому тьма, и не шепотком говорим мы об этом сегодня, но ведь та же гласность и о делах нынешних тоже в полный требует говорить голос. А коли так, утаить нельзя: настал час спасать Кижи... от реставраторов!

Расшифровывая более чем странное на первый взгляд утверждение, начать придется с пресловутого железного каркаса, о котором благодаря резонансу, им вызванному, знают сегодня, пожалуй, не меньше, чем о самой Преображенской церкви. Чудовищность этой акции очевидна: для «внедрения» гигантской металлической конструкции потребовалось перерубать, пропиливать внутренние бревенчатые связи и буквально дырявить венцы сруба трехсотлетнего почти возраста!

Как можно было на такое решиться? У кого поднялась рука? Неужели среди вершителей судьбы Преображенской церкви не нашлось профессионала, понимающего, к чему это ведет? Не нашлось. Не нашлось, очевидно, потому, что в недавнее время царило то, с чем сегодня мы начинаем бороться, хотя, я, успехи в этом деле весьма еще скромны. Есть тому и причины.

В недавние времена такие вопросы обсуждали только чиновники. Они же выносили решения. Нынче обсуждают с привлечением специалистов. Но решения по-прежнему принимают чиновники. Чем иначе объяснить ситуацию, последовавшую буквально за «приговором» Преображенской церкви, исходившим из кабинетов, никакого отношения ни к архитектуре, ни к охране памятников — судя по всему! — не имеющих? Ситуация же, документами подтвержденная, такова.

Свидетельствуют специалисты: «Измеренная прибором РГД-2 плотность древесины сруба показала, что 94 (!) процента бревен практически соответствуют плотности древесины сосны, произрастающей в южной части Карелии». Другая группа специалистов, применявшая «огнестрельный» метод исследования плотности той же древесины, столь же недвусмысленно констатирует: «Сруб Преображенской церкви не требует переборки и после проведения инженерных работ по укреплению конструкции может эксплуатироваться в первозданном виде еще весьма длительное время».

Вывод напрашивается сам собой: рано кинулись отпевать великий наш памятник — до отходной дело, слава богу, не дошло. Но в это самое время является мигом утвержденный проект... расчленить Преображенскую церковь на четыре фрагмента, свезти их в дальний конец острова, а на прежнем месте соорудить макет в натуральную величину. Шелест бумаг в ведомственных кабинетах сменяется лязгом железа на острове Кижи — в Преображенскую церковь вламывают каркас!

Воистину велика и непостижима тайна, хранимая за двойными дверями, но и, оберегаемые бдительными секретаршами, не в силах они скрыть сегодня правды: кто подписывал бумаги, мы знаем — Министерство культуры РСФСР. Познакомимся с исполнителем.

Выступает в этой роли детище того же министерства — объединение «Росреставрация», оно же, кстати, автор и самого «проекта века», оно же и его оппонент. Вот так: и швец, и жнец, и на дуде игрец, да и сам себе под крылом Минкультуры полновластный хозяин, — дальше министерства прыгать, как говорится, некуда, а своя рука владыка.

На откуп «Росреставрации» отдано каменное и все без остатка деревянное наше зодчество, и, понятно, ворочает она миллионами немалыми, что вроде бы и не видно, но собака зарыта здесь: неповоротливый и, что более важно, бесконтрольный организм работает только по принципу «если делать, то по большому». А коли так, то и в нашем случае интересует «Росреставрацию» не столько судьба Кижей, сколько объем работ, который там можно развернуть. Отсюда — грандиозные проекты реставраций там, где требуется элементарный ремонт. Еще интереснее система отношений между памятником и «Росреставрацией». Поясним примером.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.