Что ж, скептицизм вполне объяснимый — многие годы такая, с позволения сказать, практика была почти что правилом: запущенные музеи, разваленная работа наказывались переводом на другую или пенсией, часто персональной. Многие годы — да, но не сегодня. А в порядке справки скажу: в тридцать лет до пенсии далековато; другую же искать работу, хотя и ставят им палки в колеса весьма старательно, искать эти трое единомышленников не станут по той простой причине, что приросли к Кижам настолько крепко, что и зарплата, более чем скромная, пыла не остужает. И не только об этих троих кижанах в данном случае речь. За сто с небольшим рублей истово трудится почти что каждый здешний музейщик. Да не почти, просто каждый, ибо приживается тут и в кижскую землю врастает исключительно тот, кто работает, под локоток не глядя. А чтобы не усомнился читатель в моем, автора, впечатлении, привожу одну запись, но внимание особое обратить прошу на заключающую фразу:

«Кижи — это не только памятник русской, карельской или в целом всесоюзной культуры — это памятник Мировой культуры. Работники Кижей — деятели мировой культуры.

Д. Лихачев. 19. VII. 86».

Далее не комментирую, потому как не охотники кижане до славословий — ни себе, ни своим делам, но пример того, что коллектив Кижей — организм особенный, приведу.

Когда зашла над Кижами гроза, когда молнии утвержденных уже «проектов века» готовы были обрушиться на заповедный остров, ударили кижане в набат. Не думая о последствиях, персональной ответственности, «не согласовав» с Петрозаводском и Москвой решили: общее собрание. «Общее» — в прямом смысле этого слова: от директора до уборщицы и ночного сторожа. В каком еще, скажите, музее ставятся на всеобщее обсуждение «сугубо научные» вопросы? А вопрос был тот самый — гамлетовский: быть иль не быть? Утвержденные высокими ведомствами проекты представлены были во всей своей красе и на всеобщее обозрение. Специалисты музея прокомментировали их так, что технические проблемы не заслонили главного — моральных.

Я не был на этом собрании, но доподлинно знаю, что две сокрушительные статьи в «ЛГ» — его следствие. «Кижский вопрос» перестал быть предметом келейных ведомственных словопрений, став достоянием всенародным. В благотворности такого оборота событий трудно усомниться — «проекты века» сброшены в бумажный отвал.

Так выигран был первый бой. Правда, без выговора директору дело не обошлось — «за нарушение субординации». Не знаю, готов ли он к следующему, потому что бои, по всему судя, еще предстоят и субординацию нарушать тоже придется. Удачи ему!

И здесь не могу я обойти вниманием обстоятельства весьма существенного: новое руководство пришло в музей, когда на Кижах был самый пик неблагополучия — каркас «внедрен», проблем накопилось пруд пруди, а «сверху» требуют срочно исправить положение, в котором, говоря открытым текстом, сами же виновны. Зная об этом и отворив дверь директорского кабинета, собрался я было потянуть за цепочку вопросов о пресловутых, хотя и впрямь серьезнейших проблемах Кижей, но осекся на первом же, пресеченном фразой Лопаткина:

— Хватит проблем. Нужны решения.

Не могу, однако, сказать, чтобы недвусмысленное это утверждение полностью меня обезоружило. Понимая, что проблема кижских проблем — Преображенская церковь — сегодняшнее ее состояние и завтрашний день, я знал, о чем и даже о ком персонально пойдет прежде всего речь.

Сегодня в деле реставрации памятников деревянного зодчества появилось новое имя — Александр Попов. О нем говорят в кругах специалистов, ЦТ сняло фильм, ему посвященный, газетные публикации называют Попова единственно возможным «исцелителем», которому можно доверить первейший наш памятник. Скажем сразу, все это весьма далеко от дешевой сенсационности: Попов — фигура действительно уникальная.

До сих пор — почти уставно — приняты были у нас четкие подразделения: реставратор-архитектор, реставратор-плотник, реставратор-инженер. Попов соединил эти ипостаси в одном лице, как и заведено было, когда по всей Северной Руси на берегах рек, озер, в лесных глухоманях ставили русские мужички до нынешних дней дожившие чудеса. Работает Попов теми же инструментами и теми же приемами, ни на йоту не отходя от старинной, тех самых времен, технологии, хоть и неуместно здесь современное слово. Результаты его работ, особенно последней — шатровой церкви Дмитрия Солунского в Верхней Уфтюге, говорят сами за себя. В Кижах — а уж там-то знают, что в этом деле почем, — перед его мастерством преклоняются и считают: если кому и пришлось бы доверить переборку Преображенской церкви, быть этим человеком может только Попов. Но речь идет — заметьте это! — о переборке. О хирургической, если хотите, операции. А продолжая параллель, вспомнить нужно будет и слова великого хирурга о том, что лучшая его операция та, которой удалось избежать.

Думаю, этим поставлены все точки над «i», и понятна позиция нового руководства музея: сохранять то, что есть. Подчеркиваю: не макетировать, не перебирать, но сохранять.

Но как же сохранять, если каркас, выражаясь почти буквально, наломал дров? Вытаскивать его сейчас без точных инженерных расчетов — значит наносить памятнику новые травмы. Есть, впрочем, у нового руководства мысль использовать каркас в качестве подспорья к очередным реставрационным работам. Однако для этого прежде всего нужно убедиться, что сам по себе каркас работает, то есть держит вес. Вопрос в том, возможно ли это сделать сегодня.

Простым взглядом — сам тому свидетель — видно, что между срубом и каркасом вставлены клинья. Обыкновенные деревянные клинья, которые приходится подбивать в зависимости от погоды — степени влажности воздуха. Но допустим, что это еще не доказательство того, что каркас «не держит вес», хотя... но допустим. Тогда руководство музея просит специалистов соответствующего НИИ дать на этот счет компетентное заключение. После визуального осмотра те делают вывод: это две автономные конструкции — отдельно каркас, отдельно сруб. Но, оказывается, и это еще не доказательство для тех, кому следует доказывать, — нужны показания приборов. Ну что ж, дирекция договаривается со специалистами крупного завода, который эти приборы (тензометры, для точного замера нагрузки и веса) готов предоставить. Дело, кажется, идет к развязке. Но поставить приборы музей, оказывается, не имеет ни юридического права, ни финансовой возможности: «Росреставрация» к любимому своему детищу — каркасу — никого, кроме своих сотрудников, не подпускает. Но почему?! А потому только, что если прибор покажет, что каркас «не взял вес», «Росреставрации» придется расписаться в том, что вся эта гигантская ее затея искалечила памятник, да притом еще за огромные деньги. А это уже, согласитесь, серьезно даже для такого могущественного колосса, как «Росреставрация». Не заставит ли это задуматься вообще о целесообразности существования объединения? Дальше «еще страшнее» — вдруг и Минкультуры услышит то, что всем известно: повсеместная зависимость наших памятников, безмерный централизм в деле реставрации ведут, в сущности, к невозможности элементарного контроля, а тем самым губят дело.

Все возвращается на круги своя, и как ни стараемся мы вести разговор только о кижских проблемах, сам собой соскальзывает он в наезженную колею, ведущую в тупик той же самой ведомственности. Просто Кижам «повезло» здесь больше, чем кому-либо другому. Признаться, не могу даже толково ответить на вопрос: а к кому, собственно говоря, Кижи относятся? Пусть попробует читатель.

Территориально находятся Кижи на землях совхоза «Прогресс» Медвежьегорского района, но административно относятся к Ленинскому району города Петрозаводска; люди, которые здесь работают, прописаны между тем в Сенной Губе и по этой причине не могут пользоваться городской поликлиникой, а чтобы, скажем, жениться или, извините за подробности, развестись, ехать нужно в Медвежьегорск, хотя до Петрозаводска — час на «Комете». Кстати, о ней: швартуется «Комета» у мостков, начало которых принадлежит Беломоро-Онежскому пароходству, середина — ресторану, а конец — музею.

Однако эта чересполосица и разнобой в территориально-административном положении не самое главное. Куда важнее выяснить, от кого Кижи зависят и какой необходимостью эта зависимость вызвана. Но тут одни вопросы.

Почему, собственно, музей, его работа должны зависеть, скажем, от ресторана, подчиненного, естественно, ведомству, отношения к культуре не имеющему, а потому и появляющемуся у берегов острова значительно позже начала туристического сезона и отбывающему обратно много раньше его завершения? Почему музейная работа должна страдать оттого, что людей, приезжающих на Кижи, расположенная на его территории «Союзпечать» щедро снабжает открытками и буклетами с видами Самарканда, Бухары, острова Пасхи, а то. что касается Кижей. здесь и не ночевало? И почему Книготорг сбывает у ворот заповедника залежавшийся в городе товар, также не помышляя об интересах музея и его посетителей?.. Продолжая список организаций, от которых зависят — а подчас и страдают! — Кижи, считать придется до девятнадцати — не многовато ли? Время подумать, как выбраться из запутанного и бестолкового положения. Впрочем, в музее об этом уже подумали и предлагают вот что.

Если в двух словах, речь идет о создании фирмы «Кижи».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.