Интересные штуки вытворяет память: Голдинг остался весь, от «Курортника» — только название, от Диккенса — автор, от других — совсем ничего. Можно было и не стараться.
В коридоре меня хватает за рукав Красная Кофточка. Она выпрашивает у всех таблетки — чтобы было чем отравиться в случае ядерной войны. Ей нужно 300 штук. Или 3000? .
— Мы все-таки должны быть благодарны нашим врачам, — говорит она. — Они ведь все-таки нас лечат.
— Иди поблагодари, — советую я и иду своей дорогой.
Комментарий специалистов — сотрудников экспериментального научно-проблемного объединения «Эгос».
Потребность людей в психиатрической помощи сегодня намного возросла. Сама же структура психиатрической службы давно устарела. Главный акцент по-прежнему ставится на больницу. А ведь люди боятся обращаться к психиатру: повесят ярлык «псих». А «психи» опасны для окружающих. Поэтому, конечно, легче просто изолировать, а не лечить.
Само лечение, как правило, проводится только на медикаментозном уровне: психотерапевтической помощи, не говоря уже о социальной, практически нет. В ситуации, когда по штатному расписанию на 35 — 50 больных приходится один врач, трудно даже мечтать об индивидуальном подходе.
Идеальную больницу мы представляем себе прежде всего небольшой, с хорошим диагностическим оборудованием и штатом высококвалифицированных специалистов, куда дней на 10 — 15 помещают больного в остром состоянии. Наши же современные больницы — это целые города; где там заниматься с каждым пациентом!
В период реабилитации больного следует лечить амбулаторно, чтобы он не ощущал оторванности от общества. Вечером он возвращается домой, занимается своими делами, утром приходит к нам, где его. если нужно, поддерживают лекарствами, проводят психотерапию, помогают адаптироваться социально.
Влияние врача должно быть почти неощутимым, тогда сама среда оказывает терапевтический эффект. Нужен свободный режим, открытые двери, чтобы и внутри больницы пациенты жили полноценной жизнью. Но большинство современных больниц весьма далеки от описанной картины.
Возможно, кого-то беспокоит, что предоставленная больным свобода будет угрожать безопасности граждан. Но это рассуждения дилетантов. Профессионал умеет отличить социально опасного больного (их, кстати, не так много) от безопасного. Другое дело, что многие врачи не хотят брать на себя ответственность. Когда все заперты, все на виду — и проблем нет. Подростки, например. бегут из психиатрических лечебниц, где строгий режим.
С ними вообще положение очень тяжелое. в Москве есть кризисный стационар для тех, кто находится в пограничном состоянии, имеет суицидальные намерения — то есть потенциально готов к самоубийству. Так подростков туда не берут! Суицидологи от них отказываются. Вот и попадают все они в психиатрическую больницу, где проходят «правильную» школу жизни. А ведь только около 20 процентов самоубийц — психически больные люди...
Теперь о препаратах.
Все препараты, используемые в СССР, проходят апробацию и распределяются аптекоуправлением Минздрава. Так что никаких запрещенных быть не может. Будем, однако, помнить, что аптекоуправление — само себе голова, а с хорошими лекарствами проблема...
Что касается сульфазина, ставшего притчей во языцех, то сам по себе сульфазин — хорошее средство, но, конечно, не в качестве наказания. Наказывать больных вообще недопустимо. Сульфазин применяется, чтобы преодолеть устойчивость организма к препаратам, снимающим, например, тяжелую депрессию. Я объясняю больному необходимость этой меры, и, если он мне доверяет, то соглашается. Если не соглашается, применять не буду. Аминазин, кстати, тоже неплохой препарат, но, разумеется, не в больших дозах. Почему больные часто не доверяют врачам и всячески избегают не только госпитализации, но и любой психиатрической помощи? Отчасти, видимо, потому, что подготовка самих психиатров очень слаба. Низка культура врачей. Но это скорее порок системы подготовки врачей. Студентам-медикам необходим широкий курс психологии, философии, литературы, наконец. Сейчас предприняты шаги, вселяющие некоторую надежду. Появляются дневные, ночные стационары, подростковую психиатрию отделяют от общей, принято постановление о невозможности госпитализации против желания больного и без согласия его родственников. Но в целом система далека от совершенства. Отказавшись от госпитализации, больной лишается почти всякой помощи. Мало квалифицированных психотерапевтов, не хватает кабинетов психологической помощи.
Врачи, исходящие из принципа, что у человека души нет, лечат что угодно, но не душу. Врачебная этика гласит: лечить не болезнь, а больного; исходить из того, что нужно самому человеку. В психиатрии пока все наоборот, главный упор поэтому делается на медикаменты. То, что психиатрия долгие годы выполняла роль «свалки», вина не столько ее, сколько всего общества, и изменения в ней будут лишь параллельны общественным процессам...
В хороших руках реабилитационная система может за два-три года поставить на ноги очень многих — до 90 процентов душевнобольных. Если такая система займет ведущее положение и восторжествует научное понимание психических расстройств, тогда будет развеян миф о неизлечимости психических больных, изменится отношение к ним — их будут воспринимать как обычных людей, часть самого общества, столь же нуждающуюся в заботе, сколь и в возможности для самореализации.
Игорь Доненко, психиатр, Ольга Заярная, психолог.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.