Все это создает качественный уровень зрителя, и на этот качественный уровень названный вами артист отвечает с абсолютной, стопроцентной точностью. Можно над этим фактом иронизировать, можно издеваться, но... можно рассматривать как ужасную трагедию... Но если бы талант артиста можно было измерять децибелами смеха, которым зрительный зал отвечает на слова, произносимые нами со сцены, то названный вами товарищ может быть признан самым народным артистом Советского Союза...

— Может быть, я, Геннадий, ошибаюсь, но на ваших спектаклях меня поразило то, что реакция зрительного зала не всегда совпадала с тем, что вы говорили со сцены. Положим, не все, но многие зрители смеялись не совсем тогда, когда нужно, или не совсем так, как того требовал смысл монологов ваших героев. Наверное, я ошибаюсь, но мне все-таки это показалось...

— К сожалению, вы не ошибаетесь. Я это и сам чувствую. Чувствую давно. Пытаюсь разобраться в причинах и прихожу к не особенно утешительным выводам. Я вам говорил, что между зрителями и артистом, стоящим на сцене, идет как бы энергообмен, возникает особого рода контакт, без которого невозможно надеяться на взаимопонимание и в конечном итоге на успех.

Так вот как-то я начал подсчитывать, с кем мне каждый раз приходится налаживать контакт... В Театре эстрады — 1400 мест. Считается, что 70 процентов билетов (это около тысячи мест) продается через театральные кассы, Остальные — по различным «броням». Если считать всех жителей Москвы и ее гостей, то один билет из «свободной продажи» приходится примерно на десять тысяч человек. Другими словами, является дефицитом и живет по законам любого дефицита: его нельзя купить, его можно только «достать». Во всяком случае, ни я, ни мои знакомые ни разу не видели, чтобы около какой-то столичной билетной кассы висело объявление о продаже билетов на спектакль артиста Геннадия Хазанова. Значит, «достать» билет может только тот, кто обладает, в свою очередь, каким-то другим дефицитом. Я не хочу никого обидеть, я только хочу сказать, что люди, не имеющие по роду своей работы доступа к тому или иному роду дефицита, не могут надеяться на получение другого дефицита. В частности, билета на популярный спектакль или на концерт популярного певца или певицы. Вот и получается, что попасть на такой спектакль или концерт парикмахер салона красоты может, продавец обувного или мясного магазина может, и врач-стоматолог, несомненно, может, и массажистка, и модная портниха, и слесарь автосервиса — без вопроса. А вот инженер, скажем, завода Лихачева — нет, и рабочий какой-нибудь фабрики — нет, и работник какого-то НИИ — нет. Хотя, кто докажет, что у трех последних уровень культуры ниже, чем у парикмахера, продавца, слесаря станции техобслуживания, зубного техника или портнихи? Просто одни имеют доступ к дефициту, нужному театральному кассиру, а другие — нет.

— И когда вы выходите на сцену, то упираетесь в массу, имеющую доступ к дефициту и потому имеющую определенные психологические установки?

— В основном — да.

— Трудно работать с такой аудиторией?

— Трудно. Потому что эти люди пришли потреблять то, что им приготовили, а не создавать вместе со мной. Они не хотят, они не могут работать на концерте. А ведь я с годами стал сложнее. Я давно ушел от студента кулинарного техникума. От анекдотических и полуанекдотических персонажей и ситуаций.

Я зачастую прихожу к такому выводу: в силу своей профессии я обязан вызывать смех в зрительном зале, это составляющая моей профессии. Но ничто так не дифференцирует людей, как смех. Плачут все примерно по одним и тем же поводам, смеются — по разным. Меня стала мучить мысль, что иногда на моих спектаклях люди смеются в нарушение смыслового закона. То есть мы с вами будем смеяться над одним, а какая-то часть зрителей (не говорю, все) тоже будет смеяться, но над другим.

Вот простой пример. В моем спектакле я рассказываю о человеке, который все время жалуется, что в продаже нет воблы, и высказывает попутно всякого рода сентенции, а зрительный зал (большой процент, уверяю) аплодисментами выражает свое согласие с тем, что проституток надо сослать в тайгу, чтобы они там с медведями бесплатно жили, что наркоманов надо выслать на Кольский полуостров, чтобы они там руду нюхали, а рокеров — в тундру, пусть гоняют там оленей. И зрители смеются не над точкой зрения этого героя, а в подкрепление ее. И даже аплодируют ей. А мы-то с вами будем смеяться над его идиотским способом решения проблемы...

— У каждой вашей миниатюры, монолога вашего героя, кроме автора-актера, есть еще и автор-литератор. Скажите, как складываются ваши взаимоотношения с писателями-сатириками? Вы им заказываете тексты или они сами предлагают вам?

— Я ничего не заказываю. Они мне сами приносят. Хотя иногда случается, и я подаю какую-то мысль. Например, сюжет миниатюры о колхозе, в который приехала американская делегация, придумал я. Рассказал Измайлову. Он написал. Потом мы вдвоем правили, сокращали, учитывая специфику чтения с эстрады. Так что мои отношения с писателями складываются по-разному. Чаще всего не складываются вообще. Я не хочу в данном случае выказывать себя неким таким великим знатоком этого жанра, но все-таки как человек, имеющий в данной области деятельности порядочный опыт, все-таки должен сказать, что большинство наших писателей-сатириков, писателей-юмористов не отличается глубиной. Одни сбиваются на милые, легковесные поделки, другие — на простое ерничество. Я не говорю, что юморескам не должно быть места на эстраде, но...

— Как-то в одном из своих интервью вы сказали, что хотели бы, чтобы в каждом произведении, которое вам предлагают, в его смешной сфере был кровавый прокол...

— Да, я это говорил, потому что считаю, что только таким образом можно прорваться сквозь смешную оболочку сюжета и заставить задуматься даже тех, кто на этот счет заблуждался. Взять хотя бы того же любителя воблы. Когда в конце своего рассуждения он вдруг осознал, что тогда надо будет посадить всех, то человек, слушающий его, сможет выстроить всю логическую цепочку и понять, что, выслав в Сибирь проститутку, на север — рокера и наркомана, он обязательно дойдет в конце концов и до тебя лично. Сказавший «А» обязательно должен будет сказать и «Б» и так далее, пока не дойдет до «Я». Он не остановится на «В» или «Г». Этих, мол, выслать или посадить надо, а этих — нет. Всех посадить можно, если захотеть. Предлог всегда найдется. И этот неожиданный вывод, «кровавый прокол», заставляет зрителя сразу задуматься, ему уже не до бездумного смеха... К сожалению, у наших сатириков и юмористов неожиданные выбросы крайне редки. По-настоящему они бывают, пожалуй, только у Городинского. У него герой всегда раздваивается, понимающий, что с ним происходит, и оттого испытывающий еще большую внутреннюю трагедию. И от этого я, исполнитель, чувствую еще больший объем его и глубину...

Конечно, смешно всегда и во всем требовать глубины, остроты. Но если заходит разговор о каких-то больших философских обобщениях и размышлениях, непозволительно сбиваться на мелочевку. Наши юмористы черпают свои сюжеты из чернильницы и страшно боятся, чтобы туда не дай бог капнула капля и их собственной крови и потом вылилась на бумагу. А ведь только собственная кровь, только собственная боль может вдохнуть душу в произведение. Иначе все это сухая математика, смехоинженерия, если можно так назвать эти произведения. В таких случаях артисту очень тяжело, потому что, чтобы оживить смехоинженерный кусок, он должен влить туда своей крови...

Я спросил Хазанова:

— Когда вы ходите в гости, вас просят что-нибудь рассказать?

— Да, часто. И это ужасно. Поэтому чаще всего я стараюсь не ходить в гости, а если и бываю, то только там, где я точно знаю, что меня ни о чем не попросят. Хожу только к близким друзьям (их у меня не так много), которым и в голову не придет обратиться ко мне с такой просьбой. Между прочим, одной из серьезных издержек моей профессии является то, что многие люди относятся к этому жанру эстрады как к чему-то легкому, несерьезному, ассоциирующемуся с застольем. Пришел, мол, в гости известный хохмач, хорошо бы между двумя тостами во время закуси послушать в его исполнении что-нибудь веселенькое. По этой причине я иногда попадаю в довольно неприятные истории. Хотя, с другой стороны, бывают случаи и совершенно иного плана, когда к моим миниатюрам относятся чересчур серьезно.

И Геннадий Хазанов рассказал мне о двух историях, которые, я думаю, будет интересно узнать читателям, как говорится, из первых рук, так как в ином изложении они выглядели несколько иначе.

Первая произошла в ноябре 1983 года.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.