1 декабря 1945 года родился Геннадий Викторович Хазанов

Чтобы взять это интервью, я встречался с Геннадием Хазановым четырежды: на двух его спектаклях «Масенькие трагедии» и «Избранное» в Театре эстрады, а после в Доме молодежи, на Комсомольском проспекте, где созданный и возглавляемый Хазановым театр «Моно» арендует три крошечные комнатки.

Слава богу, Хазанова не надо представлять читателю, не надо объяснять, как на дальних подступах к театру желающие попасть на его спектакль спрашивают билетик, не надо рассказывать, как, несмотря на изнуряющую жару нынешнего московского лета и духоту в зрительном зале, не было ни единого свободного места.

Принимали его хорошо. Были и аплодисменты, и цветы, и все, что полагается в тех случаях, когда артист пользуется успехом, когда то, что он делает на сцене, находит отклик в зале, когда его работа и реакция на эту работу идут рядом... Я не стал бы с абсолютной уверенностью утверждать, что зрительская реакция всегда была адекватна тому, что показывал или, точнее, о чем рассказывал со сцены Хазанов. Но это личное мнение. Мало ли что может показаться. Мое утверждение, как говорится в Одессе, — это еще не факт. Вместе с тем было в его игре нечто такое, что требовало объяснения, подробного рассказа.

Собственно, что я знал о Геннадии Хазанове до личной встречи? Если откровенно, только то, что видел по телевизору. Самое первое знакомство — студент кулинарного техникума. Этакий недотепа «с приветом», который попадал во всякие нелепые ситуации. Та первая телевизионная встреча была столь яркой, что не могла изгладиться с годами. Хотя за это время артист ушел далеко вперед, хотя с того же телеэкрана он уже являлся нам совсем в иных образах, тот придурошный студент все время находился рядом, исподволь бросая тень на совершенно новых, иных по характеру героев. И это, думаю, не только мое личное впечатление. Телевидение настраивает нас на свою волну не только подбором номеров, но и некой остаточной деформацией нашего восприятия того, что мы видим, занимается исподволь определенной подгонкой под стереотип. И тогда пришла естественная мысль: кто же такой Геннадий Хазанов? Откуда он? Что было в его творческой биографии до студента кулинарного техникума, что после? И вообще почему он стал артистом, да еще выбрал такой своеобразный жанр?

И я скопом вывалил все эти вопросы Хазанову, когда мы встретились с ним тет-а-тет.

— Вы уж не обижайтесь, но всегда журналисты спрашивают об одном и том же. Как стал артистом? Где учился? Я об этом много раз рассказывал, это много раз было опубликовано. Если это кому-то все еще интересно, проще поднять подшивки старых журналов и газет — там все есть.

— Я просмотрел большинство из них. Но, честно, не нашел ответы на главное: не столько ЧТО было в вашей творческой биографии, а КАК это было. И потом: что стало побудительным моментом, который определил ваш выбор профессии? Об этом нигде ни слова. Например, когда вы впервые решили стать артистом? Почему?

— Вы не поверите, это сидело во мне всю жизнь, с раннего возраста. Артистом я хотел быть всегда. Во всяком случае, сколько себя помню. В три, в четыре года я твердо знал, что буду только артистом. Ни космонавтом, ни летчиком, ни пожарным. Только — артистом!

— Почему? Что, на ваш взгляд, могла дать вам эта профессия?

— Власть!.. Я не выдумываю, я называю вещи своими именами... Эта профессия обещала возможность прорваться к такого рода власти, которая выглядит довольно привлекательно. Аплодисменты, поклонение актеру, признание его труда, согласитесь, — есть факт завоевания им человеческого внимания, завоевания мыслей людей, если хотите, их принуждение понимать и оценивать происходящее на сцене так, как этого хочет он.

Ведь власть можно рассматривать и раскладывать по-разному. Это и давление с помощью нагайки, или голода, или пряника — чего угодно. В моем же варианте — это более честная игра, более честный способ... Будем говорить так...

Хазанов задумался, помолчал, а потом мягко, как-то неуверенно продолжал:

— Я, кажется, не совсем точно выразился... Я всегда считал, что тут побудительным мотивом было стремление к власти, а вот сейчас, в разговоре с вами, вдруг в первый раз в жизни подумал, что здесь нечто другое... Человек так страдает из-за отсутствия любви к себе, что весь этот ажиотаж зрительного зала в какой-то мере и есть удовлетворение его жажды понимания, любви, хорошего отношения...

— И вы хотите подтвердить, что это сидело в вас уже с ранних лет?

— Да... Очень давно... Конечно, еще не осознанное, на уровне смутных инстинктов, но это чувство волновало меня, уверен, уже в детском саду. Как и всюду, мы занимались там музыкой, учили стишки, пели песенки, а потом

выступали со всем этим на утренниках, и больше всего мне нравилось в тех маленьких концертах, что меня замечали, что мне аплодировали, что ко мне, наконец, не оставались равнодушны... Думаю, что все это незаметно переросло в какую-то жуткую потребность вот таким образом, через выступления перед людьми, самоутвердиться, обратить на себя внимание, крикнуть миру, что я есть! Такая потребность в большей или меньшей степени, думаю, свойственна каждому человеку, хотя с годами, надо признаться, я все больше и больше понимаю всю смехотворность этих желаний...

— Вы начинаете это понимать, когда сами всего этого достигли...

— Как сказать... Может быть, я действительно могу сейчас так спокойно философствовать на эту тему потому, что все это получил, через все прошел. Но когда мои честолюбивые желания не были удовлетворены, когда эта жажда не была утолена, тогда я даже не ставил вопрос, насколько нормальны такие желания. Тогда я даже не задумывался над этим. Мне казалось, я был уверен, что только так я и должен жить, что для меня может быть приемлема только такая форма существования.

Что лежало в основе всего? Намешано, наверное, было много и всякого, но главное, думаю, заключалось в том, что я видел в подобном самопроявлении способ защиты, способ самосохранения...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.