Когда-то рассказы о взяточниках из приемных комиссий институтов были подлинной сенсацией.
Взятка... Берут ли ее на базаре, в пивном ларьке или коммунальной конторе — она одинаково отвратительна. Но, согласитесь, в институте, например, она выглядит вдесятеро гнуснее, ибо при этом развращаются в начале жизненного пути юные души. Привелось мне беседовать с бывшей преподавательницей вуза после ее осуждения на солидный срок. На судебном следствии ее оправдания выглядели не очень убедительно: дескать, родители абитуриентов чуть ли не насильно всучивали ей деньги. Никто, конечно, этих аргументов не принял во внимание. Взяточницу осудили, и поделом. Но если мы хотим исследовать процесс образования взятки, не стоит сбрасывать со счетов и ее оправданий.
Протащить в вуз свое чадо любой ценой — для иных родителей это цель жизни. Высокие принципы, думы о судьбе юной души, о нравственной порче — все побоку! Главное — набрать проходной балл. Любой ценой. Даже ценой уголовного преступления.
В свое время рассказы о взяточниках из приемных комиссий институтов были подлинной сенсацией. Редакторы прикидывали: а стоит ли печатать? Может, этот факт нетипичен? Не бросим ли тень на славный отряд педагогов? Не скомпрометируем ли наш вуз? Подобные вопросы отпали сами собой. Увы, мы вынуждены были признать: взятки за поступление в институт стали системой. Ни родители, ни журналисты, ни следователи и прокуроры уже не ахали и не охали. Первые безропотно платили, последние сажали уличенных профессоров и доцентов, а журналисты описывали все это уже без удивленных и гневных восклицательных знаков. Развращающее влияние застойных времен и нравов превращало недавнюю уголовную сенсацию в обыденность.
После кончины Брежнева мне довелось быть на процессе по делу Вишнякова, работавшего секретарем Ростовского обкома партии по промышленности, а потом — заместителем министра сельскохозяйственного машиностроения СССР. И на той должности, и на другой он брал взятки. В основном за предоставление квартир и содействие в покупке автомашин.
Его персональный шофер в Ростове, а потом в Москве братец шофера, занявший при Вишнякове место своеобразного ординарца, передали ему более ста тысяч.
На суде Вишнякову задали вопрос: как же все это началось?
— Однажды я ехал по области, — отвечал он, — и Женя, шофер, попросил устроить «Волгу» его дяде. Ни о каких взятках и речи не было. Думаю, почему бы не помочь, парень хороший. А когда все было сделано, в очередной поездке вижу: на сиденье что-то в газету завернутое. Развернул — деньги. Возмутился, начал выговаривать шоферу. А он: «Виктор Иванович, это от души, благодарность от дяди. Не обижайте!» Вот как было.
— Но деньги-то вы взяли? — спросил прокурор.
— Взял.
— Сколько там было?
— Четыре тысячи. Они жгли мне руки...
Однако не сожгли. Обошлось. Руки привыкли к таким «ожогам». Секретарь обкома и заместитель союзного министра уже давал поручения своим подручным: найти клиента на «Волгу», претендента на квартиру.
Вот что тогда больше всего меня поразило. Жизнь Вишнякова начиналась мужественно и светло. Парнишкой помогал подпольщикам в оккупированном Таганроге. После войны — комсомольская работа, институт, избрание партийным вожаком... И одновременно — развращение полулегальными привилегиями, искушение властью, убежденность в том, что закон — не для масс, а для избранных этими массами и получивших от них все блага жизни.
Когда пришли, чтобы арестовать Вишнякова, то первое, что он сказал, было: «Вы отдаете себе отчет в своих действиях?!»
В свое время, когда я описывал подобные судебные дела, то опускал партийные должности преступников: еще считалось неудобным говорить всю правду. Позже стали известны деяния Рашидова и многих других, занимавших в партийной и государственной иерархии куда более видные места.
Поэтому в прошлом году никого не смутило то, что была открыто названа должность подсудимого Бровина, дежурного секретаря генсека Брежнева. Он тоже брал взятки.
Слушая показания этого «избранника судьбы», я вновь задавался вопросом: как же совершилось его падение?
Он занимал свою должность тринадцать лет. Попал на нее без кумовства и блата. Крестьянский сын, ставший рабочим, выучившийся на юриста. Расторопный, толковый, ничем не запятнанный. Без высоких знакомств и влиятельных покровительств. А вот уж там, в самой близости власти, и началось то, что мы называем «перерождением».
Падение Бровина началось с того, что он сделал... доброе дело. Женщина из Владивостока с безнадежно больным ребенком приехала к родителям в Москву после того, как ее оставил муж. Все хлопоты о прописке оказались пустыми. И тогда она стала искать обходные пути. Через цепочку посредников добралась до Бровина. Один его звонок — и вопрос был тут же решен. Посредники шепнули женщине: «Надо дать». Намекнули, что хорошо бы пару дубленок. Одну принесли Бровину...
В следующий раз была просьба посодействовать, чтобы выпускника военного училища оставили служить в Москве. Опять через сложную цепочку.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Повесть. Продолжение. Начало в №№ 17, 18.