До и после кулинарного техникума

— Защиты от чего?

— От всех сложностей жизни... Как это объяснить?.. В каждом человеке, в каких-то потаенных уголках его организма есть что-то такое, что совершенно точно знает, с помощью чего ты можешь реализоваться, наиболее полно выплеснуть свой природный потенциал, наконец, защитить себя от обидчиков. Чтобы защитить себя, надо быть сильным. И если бог не дал физической силы от рождения, надо искать иные способы...

— И вы почувствовали, что доля артиста даст вам другую, не меньшую силу, которая сможет гарантировать определенную жизненную устойчивость, стабильность, даст, как вы сами сказали, власть?

— Что-то в этом роде... Правда, не столь ясно и конкретно, как мы сейчас говорим, скорее на уровне наития...

— Когда-то хороший писатель сказал: все мы родом из детства. От частого цитирования эти слова довольно-таки поистерлись, но их глубинный смысл от этого не потускнел. Слушаю я вас, Геннадий Викторович, и, извините, никак не могу удержаться от вопроса: у вас было трудное детство?

— Точнее сказать: детство без дома, без тепла семейного очага. Хотя формально было и то, и другое.

— Может быть, разговор о вашем творчестве начнем отсюда? Если, конечно, вам не будет очень тяжело предаваться воспоминаниям...

— Тяжело ли, не тяжело, а от воспоминаний никуда не денешься. Они всегда с тобой... Недавно, в День медицинского работника, я приехал на шефский концерт в детскую клиническую больницу № 1, называемую в просторечии еще Морозовской (она находится в Четвертом Добрынинском переулке недалеко от Серпуховской площади), и остановился на том месте, где каменные ступеньки поднимаются с улицы к бульварчику вдоль больницы. Шутка сказать, но именно рядом с этими ступенями прошли, пожалуй, самые радостные дни и часы моего детства. В этом переулке, который до 1952 года назывался Коровьим, я родился, в доме напротив больницы прошли мое детство, отрочество, юность. Ступеньки каменных лестниц, поднимающихся двумя крыльями к Морозовской, были когда-то нашими футбольными воротами, а пространство между ними — полем. Мы гоняли тут мяч с утра до ночи. За эти годы камень от тысяч ног заметно стерся. Уже снесены многие дома нашего ветхого Коровьего переулка, скоро снесут и наш четырехэтажный дом: моя мама, кажется, последний его жилец, на днях переезжает на новую квартиру. С этим домом и его соседями-развалюхами из моей жизни уйдет что-то такое, чего мне всегда не будет хватать.

— Я слышал, что вы родились в Дагестане...

— Я это тоже слышал. Однажды во время гастролей в Дербенте меня привезли к тому дому, где, согласно местной молве, я родился. Очень смешно.

— Когда об артисте при жизни сочиняют легенды, это значит, что его личность возбуждает интерес, любопытство. Хуже, если о нем вообще ничего знать не хотят...

— Возможно. Но мои корни тянутся из иных мест. Дедушка по материнской линии родом из Черниговской губернии, бабушка — из Бессарабии. Каким-то образом они оказались до революции в Забайкалье, где в Читинской области в 1913 году родилась моя мама... Потом они перебрались в Москву, одно время даже работали за границей. Сужу по тому, что мама девочкой училась в частном пансионе в Германии... Кем ее родители были в советском посольстве или торгпредстве, не знаю, наверное, техническими работниками... Бабушка по образованию — историк, дедушка — провизор. Странные, по нашим понятиям, это были люди. Деда я не помню, он умер, когда мне было всего полтора года, но судить о нем я могу по рассказам родных и по бабушке... Она, например, могла расплакаться, узнав, что индийские кожаные туфли стоят в магазине 26 рублей, и это была государственная цена, а не черного рынка. Она не могла себе представить, что туфли могут стоить так дорого. Разумеется, она судила по своей зарплате и зарплате своих знакомых.

— В чем же она тогда сама ходила?

— Ну, это невозможно рассказать... Ее запросы были так мизерны... Можете себе представить, эта женщина отказалась от прекрасной квартиры в Доме на Набережной, улица Серафимовича, 2, как тогда говорили, в Доме Правительства... Когда в 1931 году началось его заселение, бабушка работала заместителем директора Музея Революции, и ей такая квартира полагалась по должности. «Нельзя жить в таких хоромах, — сказала она, — когда у нас так много людей, нуждающихся в жилье». И она всю жизнь прожила в коммуналке, на четвертом последнем этаже дома без лифта в нашем Коровьем переулке. И в свои 78 лет в последний раз самостоятельно спустилась с четвертого этажа, когда отправлялась в больницу, откуда уже больше не вернулась...

Дед и бабка были прекрасными, честными людьми, но со своими, довольно странными, принципами и представлениями о жизни. Я считаю, они сломали жизнь своей единственной дочери — моей маме. Она мечтала о сцене. Хотела стать балериной. Я думаю, у нее могло бы получиться, так как знаю ее творческий потенциал, ее природные задатки. Но ее родители запретили ей даже думать о сцене. Профессию артистки они считали, мягко говоря, несерьезной, и даже более того — непорядочной. Мама окончила институт связи и более тридцати лет проработала инженером на заводе имени Владимира Ильича. Но мечта так и осталась мечтой.

Я вообще считаю, что люди, имеющие сильную творческую потенцию, но так и не сумевшие реализовать ее, непременно становятся глубоко несчастными и больными. Это приводит к разрушению их личности. Почти всегда на уровне тяжелых психических заболеваний. Им и самим трудно, и тем, кто с ними рядом, — не легче. Когда я задумываюсь над этим, мне почему-то всегда приходит в голову пример с Гитлером. Если бы в свое время его приняли в художественную школу и он сумел бы стать профессиональным художником, то еще неизвестно, как бы развернулись события недавней истории... Хотя...

— Мама, наверное, до сих пор переживает?

— Теперь-то, в семьдесят пять лет, что переживать? Но я знаю одно: ее личность это разрушило... Да и вся жизнь пошла как-то наперекосяк...

Кажется, году в тридцать пятом мама встретила Пауля, немецкого коммуниста, бежавшего из фашистской Германии в США и сменившего там на американский манер свою фамилию Мюллер на Миллер, и перебравшегося вскоре в Советский Союз, первое социалистическое государство в мире. Тогда к нам много ехало коммунистов со всего земного шара.

Мама познакомилась с ним в клубе интернациональной дружбы на улице Герцена (теперь там клуб медработников). Они полюбили друг друга, решили пожениться. Дедушка с бабушкой против: как выходить замуж за иностранца? Мама не послушалась. В 1936 году у них родился сын Эдик, мой старший брат. А в 1938-м Пауля Миллера, простого шофера, арестовали, обвинили в шпионаже, еще в чем-то и расстреляли. В 1957 году его реабилитировали посмертно, но 19 лет на нашей семье стояло клеймо семьи врага народа. Об этом при случае нам напоминали наш дом, наш двор, наши знакомые... Девятнадцать лет бабушка, а пока был жив дед, то и он, укоряли маму: мы же тебе говорили, не выходи замуж за иностранца.