Фестивальный дневник
В этот день с утра по городу носились автомобили, разукрашенные белыми флажками на высоко поднятых антеннах. Казалось, водители тоже по-своему отмечают праздник. Но вот что удивительно: строгие регулировщики пропускают эти машины, не требуя специального фестивального пропуска, а пассажиры одеты совершенно одинаково: девушка в белом подвенечном платье и юноша в строгой черной паре.
Да, свадьбы) В этот день в Софии родилось очень много новых счастливых семей. Новобрачные во всем мире похожи друг на друга — они всегда ищут счастливые предзнаменования и приметы своего счастья. Говорят, многие ждали по нескольку месяцев вот этого тихого солнечного дня. Тихого дня, которому суждено было стать одним из самых шумных и веселых в многовековой истории Софии.
Шествие начиналось у истоков улицы Витоши — широкой, многолюдной, особенно сейчас, когда тысячи жителей окрестных кварталов заранее заняли места на тротуарах. Они с завистью поглядывали на нас, свободно шагавших по самой середине мостовой, впереди приближавшейся многокилометровой колонны, а мы тоже завидовали — тем, кто спокойно и удобно расположился на балконах. Нам позарез нужна была «верхняя точка» съемки, а на все наши молящие жесты и выкрики ответ был одинаков — отрицательное покачивание головой. Наконец из толпы выскочил старик с огромной тростью и почти насильно увлек нас за собой в подъезд с крутыми бесконечными ступенями. «Какие же мы с тобой дураки, — сказал один из нас другому, — ведь все они звали нас к себе, ведь у болгар этот жест означает не отрицание, а согласие».
Так мы попали в гости к «семейству Якимовых» (так было написано на дверной табличке), на их балкончик, прилепившийся на шестом этаже старинного дома. Оркестр, открывавший шествие, был уже в двух шагах от «нашего» дома, а перед музыкантами, мешая друг другу, металась толпа фоторепортеров, не успевших вовремя найти свою «верхнюю точку».
И тут мы увидели их. Они стояли в окне дома на противоположной стороне улицы, чуть в глубине, так что снизу их почти не было видно. Стояли обнявшись. Она — в фате, он — в черном костюме. Иногда она исчезала в глубине комнаты (видно, там шли приготовления к свадьбе), но каждый раз возвращалась к своему наблюдательному пункту. А мы, собрав все свои телепатические способности, молили, заклинали проходивших внизу делегатов: «Ну взгляните наверх, пожелайте счастья вашим сверстникам, будьте хоть на минуту гостями на их большом празднике». Но, наверное, телепатия не признает иностранных языков — прошли бразильцы, всецело поглощенные страстной самбой, проплыли очаровательные кореянки в изысканно красивых платьях... малийцы, поляки, сирийцы. Вот уже и наша делегация. И тут их увидели. Нет, телепатия здесь ни при чем, просто она сама выглянула из окна, чтобы получше рассмотреть Валентину Терешкову-Николаеву. Вместе со всеми она махала ей рукой, что-то кричала, забыв о своем необычном наряде.
Их увидели. Рассчитанное по минутам шествие приостановилось. И над улицей Витоши разнесся столь необычный для этих мест клич: «горько!» Они поцеловались на глазах у всего фестиваля, принесшего им самый дорогой дар молодости — счастье.
Вряд ли имеет смысл еще раз пересказывать все перипетии торжественной церемонии открытия. Телевидение давно уже опережает самых быстроногих журналистов и даже ехидно показывает их самих наравне с другими действующими лицами. Но на улице Витоши телекамер не было.
Это был необычный митинг. Многотысячная аудитория перебивала ораторов взволнованными, гневными криками: «Вьетнам! Победа!» А те ничуть не обижались, а, наоборот, вместе со всеми поднимали над головой сжатые кулаки, подтверждая свою солидарность, духовную общность с этими маленькими, изящными юношами и девушками в зеленой военной форме. Лучи прожекторов выхватывали из темноты лица людей, съехавшихся сюда со всего мира, чтобы сказать «нет» войне, агрессии, произволу, выразить свои дружеские чувства маленькому героическому народу, смело вступившему в сражение с военной мощью империализма. Здесь собрались единомышленники, братья по духу и по взглядам. И на груди у каждого — крохотный бумажный лоскуток с изображением вьетнамского воина и надписью «Вьетнам победит».
Огромное белое полотнище, свисающее над эстрадой, стало киноэкраном. На нем беззвучно проносятся эпизоды этой ужасной, безжалостной войны: развалины деревень, дети, обожженные напалмом, американские авианосцы, напичканные реактивными самолетами. А когда на экране возник подбитый, дымящийся стервятник, камнем врезающийся в землю, толпа разразилась возгласами ликования. Очередной оратор, поняв, в чем дело, тоже поворачивается к экрану. Рядом с Алексеем Леоновым стоит 14-летний Фам Вам Бинь. Несколько часов назад один из болгарских журналистов задал ему вопрос, обычный в разговоре между хозяевами и гостями: «Что тебе больше всего понравилось в Софии?» Ответ Фам Вам Биня взволновал всех до слез. Он сказал: «Тишина. Здесь можно спокойно ложиться спать, не ожидая налета». А сейчас Фам, не отрываясь, смотрит на экран. Он как бы заново переживает всю свою жизнь, в которой не было еще ни одного мирного дня. Ни одного мирного дня за тринадцать лет! Только здесь, в Софии, Фам впервые узнал, как выглядит небо без силуэтов бомбардировщиков, как поют птицы, не боящиеся рева снарядов и свиста пуль, как красива земля без бомбовых воронок, без окопных рубцов.
А еще он увидел и узнал других американцев. Тех, кто называет вьетнамцев своими братьями, борется с этой войной, проклинает ее. Тысячи людей стоят перед Фамом на площади. Они собрались сюда, чтобы вернуть вьетнамским мальчишкам детство, небо, тишину.
В этот день мы были свидетелями еще одной демонстрации в поддержку Вьетнама. Еще загодя, на праздничном шествии в день открытия фестиваля, на нее приглашал большой плакат, пронесенный бородатыми западногерманскими «леваками». Но странное дело. Никто, кроме западных корреспондентов, метавшихся по Софии в поисках дурно пахнущих сенсаций, на эту демонстрацию не пришел. А ведь вроде бы здесь все было «как у людей»: и транспаранты, и громко скандируемые лозунги, и даже пение... «Интернационала». Но делегаты фестиваля сразу поняли, с кем имеют дело. Слишком уж явно проступало наружу стремление пошуметь, устроить дебош, побить стекла и вообще всячески продемонстрировать свою «ультра-р-р-революционность».
Вокруг бородатых мальчиков с девичьими локонами до плеч и нечесаных девиц в мужских брюках суетился гладко выбритый, хорошо одетый руководитель с мегафоном в руках, толпа «леваков» бегала взад-вперед по переулку, петушилась как могла, иногда, словно по приказу, все с размаху усаживались на землю, изображая что-то вроде сидячей забастовки. Правда, многие из них, очевидно, жалели свои брюки и сидели на корточках.
Никто им не мешал. Никто их не поддерживал. Энтузиазм явно падал, и очень скоро крикуны ушли, не забыв при этом деловито забрать с собой все плакаты, развешанные было на стенах домов.
Поздно вечером, когда весь центр Софии заполнили делегаты фестиваля, а на уличных эстрадах шли концерты в честь борющегося Вьетнама, они вновь устроили беготню по городу. Но никто не обращал на них внимания. Лишь водители трамваев терпеливо дожидались, пока тощая, изрядно уставшая шеренга перебежит пути.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.