Конь мягко ступил передними ногами в пыль дороги, а колеса еще считали мостовины переезда, когда из прибрежного тальника наперерез подводе выплыла тень — голубое с синим. Конь остановился, будто стреноженный. Иван, до сих пор лежавший навзничь, приподнялся на локте. Голубое с синим растаяло в вечерних сумерках: берегом шла молоденькая девушка в длинном зеленом платье и венке из прозрачно-белых, словно вытканных из лунного света, лилий. Иван сел на край воза, закурил сигарету. — Добрый вечер, дядьку Иване, — сказала девушка, остановившись на обочине. — За Дальние Криницы едете?

— А что?

— Оттуда до реки рукой подать. Перевезите нашу хатку. Сестрицы просили низко поклониться вам...

И девушка, сложив прозрачные (сквозь них зеленело платье, прошитое месяцем, что вынырнул из-за леса) ладошки на груди, склонила длинно-косую голову. Конь в оглоблях недоверчиво усмехнулся — ни единого звука, лишь уздечка дзенькнула. Иван впервые удивился: откуда у него уверенность, что именно сейчас конь усмехнулся, да еще и недоверчиво?

— А вы кто ж будете? — буркнул немного рассерженный той усмешкой Иван и погасил сигарету о подошву сапога.

— Неужто не знаете? Русалки мы. Уже сколько лет с вашим хутором соседствуем. Лето нынче жаркое, река почти высохла, одно-единственное озерко осталось, да и в том коровы до полдня топчутся. Вчера как начали их слепни донимать, так они нам все крыльцо затоптали. Беда, да и только, — вздохнула девушка. — Да вы не бойтесь, мы ведь не даром, мы заплатим...

— Пустое говоришь, дочка, — пробормотал Иван. — Нужна мне ваша плата, как языку болячка. Показывай, куда там править...

Но конь при последних словах самовольно двинулся с моста, потом свернул в ложбинку и покатил воз по мягкому травяному ложу к реке. Иван смотрел, как за тальником из воды вырастает перламутровый домик, а по нему быстро перекатываются мелкие волны всех цветов, от розовых до нежно-зеленых, будто солнце отражается в рыбьей чешуе.

— Тут мелко, дядечку. Сестрицы еще вчера старательно дорожку намостили. Дайте-ка руку, — сказала девушка, входя в реку и погружаясь в нее, только одни руки да венок из лилий плыли над водой. Заскорузлые пальцы Ивана встретились с русалочьими, но не почувствовали ни тепла, ни холода, словно держались за лунный луч.

— Оставь, я сам, — сказал Иван, подтянул голенища сапог и шагнул в реку, нащупывая шаткую дорожку. Вода рябилась от шагов Ивана, и домик качался, словно длинностебельная весенняя купальница. Иван погрузил руки в воду, напрягся — в глубине вскрикнули, оборвались корневища — и выпрямился: домик оказался удивительно легким, словно вылепленный из пены. В руках Ивана он стал совсем голубой и аж светился изнутри той голубизной, даже луна сквозь его стены, будто сквозь цветное стекло, виделась лесорубу голубоватой.

А девушка в венке уже пританцовывала на берегу.

— Дядечку Иване! Вы сейчас такой смешной и красивый, ну весь голубой, как наша хатка.

— Цыц, сорока! — прикрикнул Иван. — Лучше бы травой воз устлала, а то останутся от вашей хатки одни осколки.

Он чувствовал себя неловко с этой хрупкой, почти невесомой игрушкой в широченных мозолистых ладонях, неуверенный, в самом ли деле что-то несет или ему голову морочат, и весь этот домик — только выдумка речного зелья. Еще не остывшее, не увядшее после дневной работы тело отвердевало, просило настоящей ноши, топора и размаха. Топор легко входил в стволы, будто нож в старое сало, стволы хрускали и лопались пополам, кусты отчаянно хлестали по земле, но Ивану не было удержу, в чаще он казался сам себе богатырем...

— Траву нельзя рвать, ей больно. Гей, сестрички, постелем на подводу свои косы...

Зеленым туманом повеяло от камышей, замерцало, закружило вокруг подводы и исчезло; а когда Иван ставил домик на подводу, даже его грубые руки чувствовали русалочьи волосы — словно полоскался в холодной ключевой быстрине.

Домик как раз уместился на возу, садиться было некуда, да и не хотелось: еще нечаянно раздавишь затянутое ряской крыльцо.

Конь двинулся, не ожидая окрика. Иван оглянулся на реку: за тальником, где только что голубел домик, листочки зеленого пламени сплетались в венок и водили хоровод.

— Сестрички с речкой прощаются, — печально молвила девушка и вся зазеленела, как молодая сосновая шишечка. — Мы издавна тут жили, еще и батько ваш Панас и дед Трохим не родился... Когда мы тут поселились, речка была совсем молода.

Иван догнал подводу. Конь уже вышел на дорогу, немного потоптал пыль и свернул в сторону, в чуть заметную колею, которая вела напрямик через луга и ракитник к Десне. Русалка поддерживала домик, положив на голубую крышу крохотную ладонь с длинными белыми пальцами. Когда углубились в луга, в росные травы, в перекличку ночного птичьего царства, вслед за подводой живой вереницей протянулся над лугом зеленый туман, словно молчаливая торжественная процессия.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.