Чрвонец

Подняв на меня глаза, Кротович ждет, и тогда я беру себя в руки. С ледяным спокойствием отвечаю ей: «Я всегда считаю в уме, так мне удобнее». Но обмануть ее не так - то легко.

- Может быть, вы не умеете? - еще тише спрашивает она, воспользовавшись тем, что покупатель смотрит в сторону.

Я колеблюсь только секунду. Нет, нельзя поддаваться на эту ласковую уловку! День кончится, и Кротович подойдет к Селивановскому и скажет: «Представьте себе, она даже на счетах не умеет считать. Зачем нам такой работник?» И Селивановский согласится: «Освободим ее. Кстати, и испытательный срок не кончился». И снова я на улице. А денег у меня уже не тридцать, денег осталось всего тринадцать рублей. Все это мгновенно пронеслось в мыслях. Я отступила на шаг и удивленно и недовольно произнесла:

- Конечно, умею, но в уме я считаю быстрей.

Кротович отошла. Я кончила считать, выписала итог.

- Платите триста семьдесят шесть рублей двадцать две копейки, - сказала я незнакомым голосом.

Покупатель пошел к кассе. Мне казалось, что магазин плывет у меня в глазах. Ничего! Копия счета останется у меня. Я проверю итог вечером. Покупателя я уже знаю, он опять придет в магазин. Но почему он так долго стоит у кассы? И тут до меня явственно донеслось щелканье счетов. Так вот где была ловушка! Я ни секунды не сомневалась в том, что добродушная Соломина просто и по - товарищески хотела предупредить мою ошибку. Я только взмолилась в душе: «Пусть, пусть итог окажется верным!» Покупатель со счетом и чеком в руке идет от кассы. Скорее, скорее! Он задерживается у витрины. Значит, все благополучно. Если бы было иначе, он, наверное, уже бросил бы счет на прилавок. Но почему счет у него в руках? Почему он не сложил его, не спрятал в карман?

Наконец он передо мной, протягивает счет. Я еле могу совладать с собой. Итог исправлен: «Триста шестьдесят три рубля». Выходит, я обманула покупателя на огромную сумму - на тринадцать рублей. Тринадцать рублей! Ровно столько, сколько у меня осталось. Правда, может быть, увольняя меня, мне заплатят за проработанные дни. А может, и нет. Может, за испытательный срок вообще не платят? Или платят, если он выдержан? Разве я знаю? Сейчас он закричит: «Вы обманули меня! Вы не умеете считать! И кто только поставил вас к прилавку?» Но вместо этого покупатель тихо говорит:

- Вы ошиблись, исправьте итог.

И Кротович нет рядом. Случайно или намеренно, но она отошла так, что ей ничего не слышно.

Слезы готовы выступить у меня на глаза. Еще этого не хватает! Самостоятельному человеку, продавцу магазина разреветься, как девчонке!

Я упаковываю книги. Лист. Еще лист. Разве жалко бумаги для такого хорошего человека? Пусть она загнется на углах такими розными, красивыми складками. И бечевки не жалко! И сделаем ему из бечевки такую держалку, чтобы не резало руку!

Он уходит. И тогда, благодарно вспоминая о нем, я опять холодею. А вдруг он не рассердился только потому, что Соломина, подсчитав итог, сказала ему: «Не сердитесь! Это наша стажерка. Завтра же ее не будет в магазине. Евграф Михайлович не станет держать человека, способного обмануть покупателя на тринадцать рублей».

Без четверти шесть. Николенко вешает на дверь табличку: «Магазин закрыт». Еще два - три рьяных покупателя пробуют нырнуть под нее, но уже начинается уборка прилавков, с наколышей снимают чеки, идет подсчет выручки. Я люто ненавижу себя. Ведь я же наблюдала эту операцию ежедневно! И почему, почему мне не пришло в голову, что я не сумею считать?

- Устали? - слышу за спиной ласковый голос.

Оборачиваюсь - прямо передо мной лохматая шапка, нос картофелиной и приветливые умные глаза Селивановского. Он еще ничего не знает...

На улице я сажусь на заснеженную скамью. Белые хлопья танцуют в косом луче фонаря, деловито залепляют афишу. Скрипит под ногами прохожих снег. Куда пойти, кому сказать о том, как я скверно поступила сегодня?

Как я боюсь завтрашнего дня!...

Пусть даже бесследно пройдет то, что случилось, но завтра оно повторится. Повторится опять... Что делать? Прийти и сказать: «Научите меня, я вас обманула, я никогда не держала счеты в руках»? Но это значит признаться, что я сегодня солгала.

Решение приходит само. Я вскакиваю, хватаю рукавичкой снег, на всякий случай тру нос и щеки, пока они не начинают гореть. Скорее домой. Должен же Павел Степанович знать, как считают на счетах! Становится легко. Я бегу и думаю, что сегодня обошлось, а завтра я уже буду знать, как скользят костяшки по этим проклятым счетам.