Два внешних импульса подтолкнули к этой работе.

Первый. После августовского педагогического совещания мы задержались в быстро пустевшем зале с моей недавней студенткой-заочницей, почти ровесницей, – глубоким, интересным человеком, круто повернувшим жизнь в свои почти сорок. Прекрасный преподаватель математики, завуч школы, она, получив диплом, ушла в журналистику. «И не жалко?» – спросила я ее. – «Жалко». – «Так почему же?..» – «Сбежала из учительской».

Около нас стояла ее дочь-семиклассница, существо острое, ироничное и очень свободное. «Товарищи журналисты, а вы не можете мне объяснить, – вдруг спросила она нас, – какое отношение эти стихи имеют к данному учительскому совещанию?» – она показала тоненьким пальчиком на сцену. Там кумачово рдели два симметричных панно: с хрестоматийно известными словами В. И. Ленина «Коммунистом можно стать...» и с такими же известными поэтическими строками «Учитель! Перед именем твоим позволь смиренно преклонить колени...»

«Ну и что?» – строго спросила мама. «Но, позвольте, товарищи журналисты, это же Некрасов о Добролюбове! О Светоче! А так получается, что это я перед нашей Марь Ванной смиренно преклоняю колени! Нет уж, извините. Ничего себе, товарищи учителя, взяли и присвоили!»

«Перестань бузить», – смутившись, остановила мама. «Да почему же? – сказала я. – А ведь верно замечено-то. Несколько вольно истолковано действительно. Но на то и поэзия... Видишь ли, разве учитель не стоит такого признания? Учитель вообще?»

«Ну, не знаю! Вы бы послушали, как наша учительница с нами разговаривает, так думаю, тоже бы обиделись и за Некрасова, и за Добролюбова».

«Прекрати. Мало ли, человек сорвался, может быть. Довели – вы же».

«Ладно. Не верите, – и, уже обращаясь только ко мне: – Вот начнутся занятия, я нарочно запишу перлы и пришлю».

Вскоре я получила конверт с обрывками листков в клеточку. Вот что было на них записано:

«Ну что вы орете? Никакой культуры! Разинут пасти и орут!»

«Выйти? Вот опять! Ну, разве у нормального будет это на уроке? Если нормальный, то у него этого на уроке не будет!»

«Учебник забыл! А жрать не забываешь?!?!»

«Я тебе такое покажу – ужаснешься!»

«Еще хотите? Могу каждый день записывать...» Нет, больше я не хотела.

Слова, написанные детской рукой на мятых бумажках, потрясли. А ведь и мои собственные дети говорили, что «учительницы выражаются». Но вот написанное – словно позорное тавро на белом плечике Миледи... Первый импульс дал странный результат: я на многие годы погрузилась в педагогику – Школа Глюфи, Песта-лоцци, Герцен, Шацкий, Ушинский, Чернышевский, Добролюбов, Яков Гоге-башвили, Николай Федорович Бунаков, Василий Водовозов, Василий Вахтеров, Петр Лесгафт, Петр Редькин, Виктор Сорока-Росинский, Константин Вент-цель, Петр Каптерев, Николай Чехов – идеи, практика, образ жизни, поступки... А к ним прибавился живой опыт учителей... А к этой роскоши – записки, письма студентов, школьников об учителях – любимых и дорогих...

Я употребила слово «погрузилась» не в качестве привычного оборота, а с тем ощущением прохлады чистого ручья, в который опускаешь лицо и руки, выйдя из долгого и жаркого лесного блуждания, поцарапанный и облепленный паутиной. Мир утопического мечтания о гармонии – и мир суровой практики бедности, мир высоты духа – и мир простого будничного сострадания. Он возвращал в самые неожиданные мгновения к старой, еще юношеской тоске по несбывшемуся – по безоглядной отдаче себя какому-то всепоглощающему делу. Да не какому-то, а вот этому – реке детства, реке юности. А уж если не дано – или не вышло, – то хотя бы рассказать о живых огнях человечества – учителях, твоих и чужих, задевших тебя пусть даже мгновением... Небось и у той мученицы, выкрикивавшей дикие слова, записанные девчонкой, тоже были минуты, проливавшие свет? Или их не было? Почему одни учителя остаются в душе щемящим светом, а другие – вот этой разрывающей сердце, отчаянной, несмываемой грубостью?

Вторым импульсом послужила совсем недавняя история, втолкнувшая в школьный смерч в критическое, переломное время. И тогда именно решила для себя: каждый, кто может поклониться учителю, – всей ли жизни, мгновению ли какому, должен это делать... Так измельчили мы его, учителя, всем миром, растащили на предметы и методы, на конфликты и объяснения, на оправдания и наказания, что он и сам скоро перестанет ощущать себя некоей цельностью, гармоничным миром, исполненным духовного комфорта, из которого можно черпать, не истощая его.

Та история началась для меня со статьи бывшей моей студентки в центральной газете, да еще накануне выпуска. Это, конечно, событие. Да не просто публикация, а острая, смелая статья вполовину газетной полосы.

Преподаватели нашей кафедры с утра почувствовали себя именинниками. А я решила слегка поджечь своей радостью и деканат – тут тоже существовали свои сложные взаимосвязи: мы были первой и пока что единственной кафедрой молодежной журналистики в стране, создали за каких-то полгода новую систему обучения. и жили ею, и гордились ею, и втягивали в дело студентов на равных с собой. Приучали осознавать себя соавторами, сотворцами, соучастниками. Ведь журналист, изучающий теорию, но хоть на день свободный от необходимости профессионально участвовать в жизни, – то есть вершить социальный и нравственный анализ и пытаться выразить это словом, – не только не развивается, но просто теряет гражданскую остроту мышления и ответственности.

С деканатом у нас возникло (и, видимо, надолго) поле напряжения, которое выматывало кафедру и повергло в растерянность студентов: деканату казалось, что профессиональная работа (командировки, творческие мастерские в центральных изданиях, обязательность публикаций) отвлекает от учебного процесса. Настоящей учебой считалось изучение дисциплин марксистско-ленинского цикла. Словно можно выучить марксизм и спасаться цитатами великих от многосложности века, собственного десятилетия... Да просто вот от сегодняшнего дня. Сегодняшний-то день открывается на улице, в магазине, на заводе. И в диком хоре дискотеки, и в тайном шепоте подвальчика, куда вход открыт не всем. Как понять сегодняшнюю пестроту жизни, за что стоять насмерть? И можно ли найти себя, свое место в бою, если укрыться в тиши библиотек? Временно отстраниться от участия в жизни не любого, а именно профессионального? Спор этот нешуточный и небескровный...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.