Не буду пересказывать суть конфликта, изложенного в той статье. Коротко только скажу, что схлестнулись в нем две школьные учительницы, два человеческих характера, два взгляда на педагогику. Два равно сильных человека. Две равно яркие, богатые, интересные личности. Даже совпадение биографий словно нарочно выстроилось перед нами, чтобы мы споткнулись об него, остановились в недоумении, в задумчивости: что же им делить-то, таким похожим? Одна – убежденный педагог, из учительской семьи, с династической гордостью, и другая тоже! И предмет избрали, словно предвидя роковую соревновательную встречу, один. Неподкупную математику.
Все одинаковое – и все разное! Одна одержима делом до угрюмости, до систематических нервных истощений и признает в учениках только способных к ответной одержимости. Другая – веря в свою способность научить, сердится и негодует, когда не хотят учиться, и снова берется учить – всех подряд, заботясь о простом: разбудить от интеллектуальной спячки, побудить к работе. Может быть, она и не философствует на эту тему, но убеждена: как бы ни был одарен ребенок в чем-то одном, ни один учитель не имеет права отбирать его от всего другого (или своим предметом оттеснять все иное) – школа лишь первое знакомство человека с собой! Он не знает себя совершенно, и даже если засыпает с учебником математики, это не значит, что он не захочет рисовать, или в нем не пробудится поэт, или руки не заволнуются от прикосновения к куску дерева. Потому, веря в себя, она все же старается не упустить и чужих методов, может быть, пригодятся и в ее классе.
Все одинаковое – и такое разное. Кто из них лучше? Кто из них прав? Вот уж не нам судить. Наверное, хорошо, что такие разные люди входят в класс, – и перед детьми через них, учителей, впервые и открываются многообразие и пестрота человеческого мира. Через неприглаженное учительское разнообразие совершается наиважнейшее: адаптация человека к человечеству! От ручного (прирученного и приручившего) мира семьи, от такого же обжитого и привычного – детского садика, – во все усложняющийся мир людского разнообразия... Вот ведь что такое школа!
Можно ли подогнать школу под достойнейшую и прекраснейшую Таисию Михайловну (одну из «героинь» той статьи. – К. С)? Да упаси боже, ни в коем случае! Только представить, что на каждый из шести уроков входит натянутая, как струна, сжавшая кулаки, приказавшая себе вскинуть голову, надеть маску бодрости, решимости, воли, – и только тогда открыть двери в класс... От такого поля напряжения можно заболеть. Нужен роздых, расторможение, расслабление – на другом уроке, с другим человеком. Нужны лукавство, кокетство, легкость, молодость, игривость, мудрость, спокойствие, старость – весь спектр мира людского, и ни один учитель не может монополизировать право быть целым миром. Можно ли представить школу из одних Шаталовых, Щетининых, Ильиных, Сухомлинских? Думаю, праздный вопрос, хотя и ставлю его. Школа должна быть открытым и реальным миром – и через эту реальность маленький по физическим (но не интеллектуальным и эмоциональным!) параметрам человек осваивает главную большую науку: сосуществование людей! Сотрудничество людей – разных, не подгоняемых друг под друга.
Мысль, вызванная противоборством двоих учителей, обретала совсем уж крамольные очертания.
В чем же главный конфликт, главная беда (хотя конфликт еще не обязательно беда), случившаяся в школе? Ну, в характерах – это так, ясно.
Но главной ошибкой в той истории, как я поняла, было глубочайшее пренебрежение к интересам детей. За которых все так страстно боролись. Бедные шестиклассники, на которых сорокалетние люди обрушили свои страсти.
И это – мир учителей?
И это – нива просвещения?
И всплывает в памяти интересная, даже поразительная мысль Макаренко – комментариев к ней не встречала, опровержений ее ценности – тоже. Если б меня спросили, что я предпочту: коллектив ярких индивидуальностей, которые каждый тянет в свою сторону, или коллектив единомышленников, состоящий из средних учителей, – я предпочту второй. Я думаю, что упор здесь не на средних, а на единомыслии. Глубочайший реализм педагогики Макаренко – педагогики здравого смысла – заключался в ощущении резерва детской души. Его могло хватить на восстановление, возрождение собственной личности через труд и справедливость, но его бы не хватило на преодоление учительских амбициозных распрей. Рассудочный выбор правого не по силам детству. Детство выбирает душой, чувством.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
Владимир Мышкин об особенностях игры в воротах
Михаил Шемякин: зарисовки из жизни
Повесть