Быль и боль

В те самые шестидесятые годы замелькали в областной прессе заголовки, один из которых своей решительностью превзошел все ему подобные, — «Быть Тульскому морю!». Ни больше ни меньше! Жалею только, что вдобавок к восклицательному и вопросительному нет в русской азбуке знака скорбного. Очень он здесь нужен, хотя речь шла о том, что ихтиологи подсчитали, сколько и какой рыбы получат туляки из своего «рукотворного». А между прочим говорилось в ней и о том, что дном этого «моря» будет... Калинов луг. Да, да! Тот самый Калинов луг, который — скажу, не ошибусь — и в Австралии-то чтут...

Но вздохнем облегченно — «грандиозный проект» завершился всего лишь утверждением. К слову, «попыток покушения» на Ясную Поляну было в долгой ее истории значительно больше, чем покушений свершившихся. Но это, как говорится, другая статья кодекса... И все же о главной беде, о страшной грозе над Ясной Поляной ни одним словом мы еще не обмолвились.

Гроза над Ясной разразилась, когда брошен был всем нам памятный клич: «Химия — ключ к изобилию!» Как ударил, как шарахнул увесистый тот «ключ» по нашей природе, теперь знают все; с Байкала, с Ладоги мартиролог этот принято только начинать. Вписана в него и Ясная Поляна.

Усадьба Толстого стоит на горе. В полутора верстах от нее другая. Между ними ложбина, точно природой самой и господствующей розой ветров предназначенная к тому, чтобы свежий воздух с той, другой горы вечно овевал Ясную. Не сочту за нескромность процитировать строчку из собственной опубликованной в «Смене» статьи: «Самой природой своей Ясная Поляна обречена на бессмертие». Нет, не знал тогда автор, что в полутора верстах от нее, на той самой горе, возводится Щекинский химкомбинат, получивший имя «Азот». Иначе пришлось бы написать просто: обречена.

Но о том, что благодаря чудовищному этому соседству произошло в Ясной, я расскажу, прибегнув к помощи коротких цитат из статьи, опубликованной в начале года в «Известиях».

«...листья, которые мы собираем, не зеленые, не желтые или алые, а черные, покрытые густым маслянистым налетом, сохраняющим отпечатки пальцев». «Ветви лип усыхают, а лист на березах стал размером с копеечку. Этим сосенкам всего три года, а хвоя уже пожелтела и осыпается». «Рухнули, словно что-то оборвалось внутри, гиганты-сосны, помнившие петровские времена». «Обожженные мартовскими выбросами яблони наконец расцвели, но что это? Они стоят, как искусственные, и пчелы на них не садятся...» «3,5 га елочек, посаженных по решению правительства на средства «Азота», ошпарены газами, посадили снова — опять сожжены... Погибли хвойные насаждения, начался распад лиственных, а ведь они были первого класса бонитета. Идешь по лесу, тишина. Вдруг треск — дуб упал...»

Я привел лишь несколько выборок и не уверен, что самых страшных, хотя и они могли бы составить достаточное обвинительное заключение. Но если обвиняемый имеет право на защиту, добавлю факт, как мне кажется, прелюбопытнейший: по очистным сооружениям Щекинский комбинат один из самых благополучных в отрасли!.. Так что если бы на той горе вместо «Азота» оказался Новомосковский или, скажем, Алексинский химкомбинат, то из Красной книги Ясную Поляну можно было бы уже переселить в небытие.

Пусть, однако, это «частное определение» считают щекинцы для себя комплиментом, но мы-то знаем, что под ведомственным мундиром всегда есть своя рубашка, которую снять с себя своими же руками не всякий решится. И вот в свое оправдание щекинцы предъявляют претензии науке: это, мол, ее вина, что химкомбинат и Ясная Поляна не могут мирно сосуществовать. Думаю, это не довод, поскольку нельзя не считаться с тем. что и современная наука не может разрешить конфликт, который заключен в поговорке о волках и овцах, — когда первые будут сыты, а вторые при этом целы.

Не потому ли без особых споров «Азот» платит штрафы за нанесенный Ясной Поляне ущерб? И оставаясь фактически на «скамье подсудимых», «Азот» предлагает попросту... взять Ясную Поляну на свой баланс?! Не знаю, как вы, а я думаю, что это граничит почти с цинизмом...

Прервем, однако, разговор о главном недруге Ясной Поляны для не лирического отнюдь отступления.

Внимательный читатель бурной нынче и нелицеприятной нашей прессы должен был заметить, что в последнее время мы все чаще обращаемся к исконному русскому вопросу «Кто виноват?». Отвечать на него нужно. Но куда важнее не обойти и другой, за ним следующий и столь же, впрочем, исконный наш вопрос: «Что делать?» Ибо первый (при всей своей значительности) предполагает констатацию, второй — действие. Что ни говори, а следствие и суд предшествуют тому, что предстоит нам совершить. И уж простите резковатую, быть может, метафору, но предстоит-то нам не много не мало, как расхлебывать густо заваренную в былые времена кашу. Пришло время разбирать ложки. Но здесь я не собираюсь отделаться метафорой.

Уже сегодня раздаются голоса авторитетных ученых, голоса, добавлю, полные обнадеживающего оптимизма, потому что речь идет о том, что не за горами время, когда не будем мы строить плотины на равнинных реках (начнем даже кое-где демонтировать неразумно в прежние годы построенные), а «рукотворные моря», оставшись горьким воспоминанием, обретут природную свою данность — увеличивать стране плодородные и некогда погубленные земли. Не берусь судить, в сколь обозримом будущем произойдет эта поистине революционная акция, но не нужно быть пророком, дабы уразуметь, что экономика наша и технические возможности, освободившись от вынужденных оборонных тягот, осилят и эту грандиозную работу. Мечты? Туманные дали? Ну нет! Работа уже началась. Пресловутый проект поворота северных рек, успевший вобрать в себя государственные миллиарды, от государства же получил решительное «нет». На Байкале окончательно прикрыто то, во что миллиарды в прежние годы были угроханы. На очереди Ладога...

А Щекино?

Говорю читателю то, что знает он, должно быть, и сам: уже закрыты цеха, загрязнявшие воздух и травившие флору Ясной Поляны. Более того, принято решение перепрофилировать комбинат на производство продукции, безвредное для окружающей среды. Но подумать предлагаю вот о чем.

Фактически закрывая мощнейшее в стране предприятие, дававшее, кроме всего прочего, сельскохозяйственные удобрения, об острейшей нужде в которых говорить, понятно, не приходится, прикиньте-ка теперь, на какой финансовый ущерб, на какую, наконец, экономическую и просто немыслимую в прежние годы жертву идет государство ради спасения Ясной Поляны!..

Ну вот, казалось бы, самое время поставить точку. Да не тут-то было!.. Ясная Поляна продолжает задыхаться. Теперь уже не от зловонных выбросов огнедышащего соседа — от своих собственных проблем.

...Это мог быть счастливейший в жизни случай — своими руками прикоснуться к книгам, принадлежавшим Толстому, с собственноручными его пометами! И такой случай выпал мне в Ясной Поляне в один из недавних дней. Да только горьким, тягостно памятным оказался для меня день, когда держал я в руках бесценные эти книги, ощущая пальцами пронизывающую сырость страниц, чувствуя запах приближающегося тления, хотя внешне, издалека и под стеклом все выглядело благополучно. Видел я и экспонаты — графику, дагерротипы, прижизненные, толстовских времен фотографии, — возвратившиеся недавно из реставрации и в отменном, как рассказывают, состоянии. Мне же пришлось увидеть на них блеклые, белесые пятна — предвестники и свидетели нового разрушения... Нужно сказать, что по количеству реалий Ясная Поляна — самый мемориальный из музеев страны; по этой причине есть в нем и так называемая «скрытая экспозиция», и вот эти вещи — предметы быта толстовской семьи, плотно сложенные в сундуках, саквояжах, корзинах, шкафах, — не выдерживают, давно уже не выдерживают такого хранения: они должны жить, дышать... Был я и в рабочей библиотеке музея, стеснившейся донельзя и, кажется, распирающей собой стены двух комнат в «доме Волконского»... И при всем этом видел я глаза хранителей, людей, музейному, яснополянскому делу, мало сказать, преданных — этим и только этим живущих. И нет среди них ни одного, кто не думает сейчас о необходимости — тут уж прямо надо говорить: первейшей необходимости — строительства музейно-экскурсионного центра Ясной Поляны.

Главный враг — огнедышащий сосед — повержен; надеяться будем, навсегда. А вся эта директорская чехарда, все эти «асфальты», «бетоны», «алюминиевые фонари» представляются маленькими бедами в сравнении с болезнью, которая с каждым днем — с каждым! — надвигается на Ясную Поляну. Болезнь эта — невозможность приема все увеличивающегося потока посетителей, невозможность хранения фондов и просто нормального размещения экспозиции. Не говорю уже о моральной невозможности нахождения всякого рода канцелярий, бухгалтерий, директорского кабинета да и вообще столов сотрудников в мемориальных помещениях. Большому, сложному и тонкому конгломерату Ясной Поляны нужно то, что разрешит эти проблемы.

Идея музейно-экскурсионного центра за долгие годы существования прошла три стадии: сначала была мечтой, потом потребностью, сегодня же стала необходимостью. Центр возьмет в себя все побочные службы, «скрытую экспозицию», выставки, торжества, связанные с юбилеями и иными событиями; в нем (что прежде всего имеется в виду) посетители, не торопясь, не топчась в маленьких комнатках дома Толстого, смогут получить наиболее полную информацию о Толстом, Ясной Поляне, истории ее, услышать записанный на фонограф голос Толстого, увидеть даже уникальную кинохронику, снятую при Толстом там, куда предстоит им войти, — иными словами, морально подготовиться к вступлению в святая святых... Необходимость такого центра сомнений не вызывает. Противников ему нет ни в одной инстанции. И деньги уже отпущены. В чем же дело?

А дело... в спорах. В спорах о том, как и где строить. Смысл в них, возможно, и есть, и в том, что существующий проект не всех одинаково устраивает, тоже есть резон. Возможно и то, что для создания нового проекта желателен был бы представительный конкурс... Но беда в том, что здесь мы имеем дело со случаем, когда нет уже возможности ждать итогов конкурса. Специалисты утверждают, что соискатели должны будут потратить не мёнее двух лет только для предварительного изучения материала и затем уже создавать проект. Но — добавим от себя — речь идет не о памятнике, воплощающем символическую идею, не о сооружении, где предстоит решать сложные пространственно-пластические задачи, а всего лишь о функциональном здании...