Мальчишка заулепетывал по тянувшимся в сторону деревни деревянным мосткам.
– Что за пацаны! – удивленно проговорил Егор. – Их хлебом не корми, дай в колокол звякнуть. – Взглянув на Вассу, обронил: – Пойду я. Делов еще много. А ты домой иди. Жизнь она и есть жизнь. Она без нашего согласия катит сквозным до самой конечной безо всяких остановок, и все дела...
Когда за Егором хлопнула дверь, Васса. опираясь обеими руками о край скамьи, встала и, тихонько ступая по прихваченной морозцем земле, подошла к колоколу. Звук, исходивший от него, показался ей удивительно знакомым. Она была уверена, что слышала его не только сейчас, а всю жизнь и что именно он, и никто другой, принес ей все то, что выпало на ее долю.
Из-за висевшей над самым горизонтом тучи выглянуло большое оранжевое солнце. Серебряный бок колокола стал золотистым. Она постояла, неуверенно протянула руку, взяла свисавшую из его нутра холодную веревку.
Бум-м! – разнеслось над станцией. Она наклонила голову, слушала, пока тишина не впитала последний звук. Дернула посильней. Бум-м-м! Уверенно отпихивая и без того шарахнувшуюся в разные стороны тишину, понеслись к лесу, деревне, солнцу вздрагивающие от нетерпения и собственной силы звуки. Хлопнула дверь.
– Я вот тебе! – закричал полным негодования голосом выскочивший Егор. Но. увидев стоявшую у колокола Вассу, замер, приоткрыл рот и. оглянувшись, словно желая спросить у кого-нибудь: «Что это с ней?» – выдавил:
– Ты это чего, Мефодьевна?
Но старуха, не отвечая и даже не взглянув на него, повернулась и засеменила к деревне.
Она вспомнила. Часы! У нее в избе точно так же бьют часы – большие, круглые, в деревянном футляре. Теперь она знала, кто виноват в том, что жизнь ее не удалась, знала, кто отнял у нее мужа, сына, оставил одну. И знала, что нужно сделать.
Мостки, покрытые каких-то два часа назад тонким ледком, с приходом солнца оттаяли, и идти было хорошо. Не отвечая на приветствия, чуть согнувшись, придерживая рукой сползающий платок, она спешила к своей избе, стоявшей в самой середине деревни.
Отворив калитку и забыв запереть ее, поднялась по молчавшим под ее худеньким телом ступенькам крыльца. Остановилась на пороге, успокаивая затрепетавшее, непривычное к быстрой ходьбе сердце.
В избе было тепло и тихо. Пахло пирогами. Из комнаты сына доносился еле слышный голос радио. Спокойно тикали часы. Держась рукой за стенку, она вошла в комнату, опустилась на диван, долго-долго глядела на часы. Она невольно припомнила всю свою жизнь с того самого дня, когда отец подарил ей на свадьбу эти часы.
...Была весна. Было много гостей, солнца. Так же, как сейчас, в избе накрыли длинный стол, уставив его едой, бутылками с вином. Вышел из соседней комнаты отец и протянул ей часы и маленький блестящий ключик...
Васса пошевелила пальцами и словно ощутила в руках теплый ключик и тугость пружины, услышала веселый голос отца: «А теперь мы поставим время, чтоб точно, чтоб в ногу». Она принесла табурет, и отец вбил в стенку два гвоздя: большой – для часов, маленький – для ключика. Вспомнила их радостный бой, услышанный вместе с веселым «горько».
А потом... Васса вздохнула. Она возненавидела их. С бессильной яростью, помнится, смотрела она на часы, когда ранним утром они принимались бить и будили ее, невыспавшуюся, усталую. Бить требовательно и насмешливо, словно издеваясь, заставляя вставать, пересиливая боль в пояснице, плечах, чтобы окунуться в круговерть длинного, полного больших и малых дел дня. И как неохотно, словно делая одолжение, отбивали они время сна...
Не раз мечтала Васса. чтоб они сломались. Но, верно, хороший мастер делал их, потому что дни шли за днями, а они били и тикали, били и тикали – и кто знает, сколько еще времени жило в них. Но понемногу она научилась не замечать их и уже равнодушно смотрела, как муж по утрам заводит часы.
Во второй раз вскинулись они радостным боем, когда принесла она в дом своего первенца.
Васса улыбнулась, приложила кончик платка к губам...
Какое растерянное и глупое от счастья лицо было у Григория, как суетился он, как неумело держал на руках сына и с мольбой смотрел на Вассу. боясь пошевелиться, а она, донельзя счастливая, смеялась...
Васса взглянула на часы, отвернулась, приложила ладошку к сердцу – оно успокаивалось.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
С композитором Алексеем Мажуковым беседует специальный корреспондент «Смены» Леонид Плешаков