175 лет назад в Бородинском сражении была фактически предопределена победа русского оружия в Отечественной войне 1812 года. Еще предстояли тогда сдача Москвы, пожар в белокаменной столице России, наступление русских войск, бегство Наполеона, разгром французов на Березине. Да, после Бородинской битвы это еще предстояло, но уже было ясно, что непобедимой доселе армии французского императора покорить Россию не удастся. В дни славного юбилея, когда отмечается памятная дата нашей истории, нельзя без волнения читать скупые строки записок и дневников (ранее не публиковавшиеся) участников героического сражения: начальника штаба 1-й армии генерал-майора от артиллерии А. П. Ермолова, рассказывающего о начальном периоде войны, о командующих 1-й и 2-й армиями М. Барклае-де-Толли и П. Багратионе, о самой битве; героя Отечественной войны генерала Н. Н. Раевского, скромно описывающего свое участие в сражении и встречи с фельдмаршалом М. Кутузовым; шестнадцатилетнего дворянина-патриота А. В. Чичерина, погибшего в заграничном походе русской армии, в чьем дневнике идет речь о последствиях Бородинской битвы; двадцатилетнего Николая Митаревского, подпоручика 12-й легкой роты 7-й артиллерийской бригады.

Из записок Н. Н. Раевского

...Немного занимательного могу я сказать относительно действий моих в сей кровавой битве. Я имел в моем распоряжении только 16 батальонов, ибо два из моих полков, под командою графа Воронцова, как мне помнится, были посланы в лес, а два другие, как я выше сказал, отправлены были внутрь России для укомплектования. Отряд мой поставлен был в две линии; правое крыло опиралось на недоконченный редут, который после сохранил мое имя, а левое по направлению к деревне Семеновской. Напрасно говорит генерал Бутурлин, что конница меня поддерживала: первая линия моя стояла в овраге, а вторая на отлогости холма, на вершине коего находился корпус генерала Дохтурова. В редуте моем было место только для артиллерии, позади коей начинался овраг, означенный на карте, и в коем стояла моя первая линия.

Князь Багратион предуведомил меня, что он будет брать подкрепления из второй моей линии, и вместо некоторой части оной взял при начале дела почти всю линию.

Видя тогда, что первая моя линия, оставшись без подпоры, не может противустать с успехом неприятелю в растянутом построении, я свернул оную в колонны, не выводя из оврага, дабы деятельнее защищать редут помощью противудвижений. Она расположена была следующим образом: 4 батальона 12-й дивизии под командою генерала Васильчикова поставил я на левом и 4 батальона 26-й дивизии под командою генерала Паскевича на правом крыле, с повелением, в случае атаки редута неприятелем, идти и ударить на него с обоих флангов. Вскоре потом подошли ко мне два батальона 19-го егерского полка под командою генерала Вуича, кои поместил я в том же овраге позади редута. Ссылаюсь в этом на реляцию, поданную мною после сражения, и хотя за неимением документов я пишу теперь на память, однако ж не страшусь противоречия самому себе, ибо всегда говорил истину. С самого утра увидел я колонны неприятельской пехоты, против нашего центра сливавшиеся в огромную массу, которая, пришел потом в движение, отделила сильную часть от себя, направившуюся к моему редуту. Колонна сия шла ко мне косвенно, и сражение завязалось спустя три четверти часа после атаки, направленной против Князя Багратиона. В эту-то минуту генерал Коновницын приглашал меня в Семеновское, по случаю полученной князем Багратионом раны. Я отвечал ему, что не могу отлучиться, не отразив прежде атаки, направленной против меня, и просил его действовать до прибытия моего сообразно с обстоятельствами, прибавив, что не замедлю явиться к нему в Семеновское. Действительно, это была решительная минута, в которую я ни под каким предлогом не мог оставить моего поста. По приближении неприятеля на выстрел моих орудий пальба началась и дым закрыл от нас неприятеля, так что мы не могли бы видеть ни расстройства, ни успехов его. После вторых выстрелов я услышал голос одного офицера, находившегося при мне на ординарцах и стоявшего от меня недалеко влево; он кричал: «Ваше превосходительство, спасайтесь!» Я оборотился и увидел в шагах пятнадцати от меня французских гренадеров, кои со штыками вперед вбегали в мой редут. С трудом пробрался я к левому моему крылу, стоявшему в овраге, где вскочил на лошадь, и, взъехав на противоположные высоты, увидел, как генералы Васильчиков и Паскевич, вследствие данных мною повелений, устремились на неприятеля в одно время; как генералы Ермолов и граф Кутайсов, прибывшие в сию минуту и принявшие начальство над батальонами 19-го егерского полка, ударили и совершенно разбили голову сей колонны, которая была уже в редуте. Атакованная вдруг, с обоих флангов и прямо, французская колонна была опрокинута и преследуема до самого оврага, лесом покрытого и впереди линии находящегося. Таким образом, колонна сия понесла совершенное поражение и командующий ею генерал Бонами, покрытый ранами, взят был в плен. С нашей стороны граф Кутайсов убит, а Ермолов получил в шею сильную контузию. Я полагаю, что неприятель сам был причиною своей неудачи, не устроя резерва для подпоры колонны, шедшей на приступ.

Никогда не только Корф, ни же один кавалерист, не помогал пехоте в сем случае: это погрешность в истории Бутурлина. После сего успеха я приказал привести на батарее все в прежний порядок, а сам отправился в Семеновское, где нашел Коновницына, Сен-Приеста и генерала Дохтурова, заступившего место князя Багратиона. Сен-Приест получил сильную контузию в грудь в то время, когда князь Багратион был ранен. Не имея там никакого дела, я возвратился в мой редут; но застал уже в нем егерей под командою генерала Лихачева. Корпус мой так был рассеян, что даже, по окончании битвы я едва мог собрать 700 человек. На другой день я имел также не более 1500. Впоследствии сей корпус в другой раз был укомплектован; но тогда нечем уже было действовать.

С самого прибытия князя Кутузова в армию я не мог явиться к нему за раной в ноге, о коей я упомянул выше; будучи же теперь свободным и без команды, я к нему отправился. В это время позиции наши были еще за нами; огонь неприятельский начал ослабевать, но артиллерия наша нуждалась в зарядах. С сими известиями я прибыл к фельдмаршалу. Он принял меня ласковее обыкновенного, потому что за минуту до меня кто-то представил ему дела наши весьма с дурной стороны. Надобно сказать, что, быв еще гвардии поручиком, я начал военную мою службу в турецкую кампанию под начальством фельдмаршала князя Потемкина и находился при особе Кутузова, о чем он всегда вспоминал благосклонно и во всяком случае оказывал мне особое благорасположение. Он сказал мне: «Итак вы думаете, что мы не должны отступать».

Я отвечал ему, что, напротив, мне кажется, нам должно атаковать завтра неприятеля, ибо в делах нерешенных упорнейший всегда остается победителем. Это было не хвастовство с моей стороны, может быть, я обманывался, но я именно так думал во время сего разговора. Князь Кутузов тогда же, в присутствии его высочества герцога Александра Виртембергского, начал диктовать адъютанту своему Кайсарову план завтрашней атаки, а мне приказал немедленно пересказать об оной изустно генералу Дохтурову. Я бросился выполнить сие повеление, в намерении сверх того известить об этом и все наши линии, зная совершенно, какое действие произведет известие сие на дух войск наших. Проезжая к левому флангу армии, я видел генерала Васильчикова с литовским гвардейским полком в упорном бою с неприятелем. Сей полк особенно отличился в сем случае. Генерал Васильчиков, не имевши никакого дела на правом, перешел на левое крыло, где была тогда самая жаркая битва. Извещая о сей, может быть, неизвестной черте его рвения и храбрости, я руководствуюсь единою истиною...

Из записок А. П. Ермолова

Настал 1812 год, год памятный каждому россиянину, тяжкий несчастиями, знаменитый блистательною славою в роды родов.

Первою западною армиею, сильнейшую числом войск, начальство поручено было генералу от инфантерии Барклаю-де-Толли, военному министру, коего главная квартира была в Вильне.

Вторая западная армия состояла в команде генерала от инфантерии князя Багратиона, и главная его квартира была в Пружанах. Третья западная армия под начальством генерала от кавалерии Тормасова находилась в Дубно и окрестностях. Молдавская армия, предводительствуемая адмиралом Чичаговым, находилась большею частью в Валахии, и хотя уже подписаны были прелиминарные с Портою пункты мира, но до совершенного окончания оного вывести ее оттуда было невозможно.

Таково было расположение войск наших, когда неприятель перешел границу. Полная уверенность, что вскоре сие произойти не может, удерживала войска в рассеянном на большом пространстве положении. Неприятель ступил на наш берег Немана, и единственным к соединению войск наших средством было отступление.

Июля 1-го дня возложена на меня должность начальника главного штаба сей армии (имеется в виду 1-я Зап. арм. — Прим. Л. И.). Таким образом, в звании сем находясь при главнокомандующем, который в то же время был и военным министром, имел я случай знать о многих обстоятельствах, не до одного управления армии касавшихся, а потому все, мною описываемое, почерпнуто или из самих источников, или основано на точных сведениях, не подверженных сомнению.

Армия князя Багратиона отошла от Несвижа через Слуцк к Бобруйску и в отступлении имела несколько арьергардных дел.

Желая узнать, что думают солдаты об отступлении нашем, а паче, как рассуждают они о грабежах, которые начинали размножаться от вкравшегося неповиновения, вначале или совсем не взысканного, или наказанного слишком слабо, я вмешался в ряды их и, не будучи в темноте узнаваем, расспрашивал. Солдат роптал на беспрерывное отступление и в сражении надеялся найти конец оному, главнокомандующим был недоволен и в главную вину ставил ему то, что он был не русский. Измена — первое свойство, которое приписывает русский солдат начальнику-иноземцу. Одно средство примирения — победы; ради их — средство снискать доверие, иногда и самую любовь. Главнокомандующий в то время был совсем в другом положении: по обстоятельствам судьба отказывала нам не только в победах, но и в малейших успехах.

От князя Багратиона получено известие, что он приближается беспрепятственно к Смоленску и, если нужно, то одним днем после нас вступит в город.

Я видел, что соединение с князем Багратионом было неприятно главнокомандующему: как военный министр, он мог иметь над ним некоторую власть; князь Багратион, как старший по чину, мог не покоряться. Кажется, министр не имел довольно твердости! Надобно было именем государя объявить, что ему поручено начальство; но и князю Багратиону надлежало дождаться сего объявления.

Армия продолжала путь к Смоленску. С последнего перехода главнокомандующий отправился туда; но князя Багратиона еще не было в городе. На другой день прибыла 1-я армия и расположилась лагерем. Началось приготовление хлеба, в котором мы уже нуждались; запасы в городе были весьма незначительны, из губернии же столько не могли привозить, чтобы достаточно было впредь на некоторое время.

На другой день прибытия 1-й армии к Смоленску, 2-я армия была от города в 12 верстах. Князь Багратион приехал к главнокомандующему с несколькими генералами, большою свитою и пышным конвоем. Они встретились с всевозможными изъявлениями вежливости, со всем видом приязни, с холодностию и отчуждением в сердце.

Совершенно различные свойства их, и при первом ознакомлении с ними весьма ощутительна противоположность их. Оба они служили в одно время, служили довольно долго в небольших чинах и в одно время вышли в звание штабс-офицеров.

Барклая-де-Толли долго невидная служба покоряла общему порядку постепенного возвышения и, стесняя надежды, стесняла честолюбие; сознание посредственных способностей не внушало доверия к самому себе, доверия, могущего открыть пути, от обыкновенного порядка не зависящие.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.