Дует норд, самый коварный на Каспии ветер. Старенький автобус с вахтой катит по эстакаде, которая раскачивается, как палуба судна, и, наконец, тормозит на приэстакадной площадке

301-й буровой. Здесь, на двадцать седьмом километре от берега, эстакада обрывается в море. Берега не видно; где-то в проплесках

густо-зеленых волн обнажают лоснящиеся спины серо-бурые скалы.

– Сетку под квадрат привез!

Крепкий, высокий мужчина, с обветренным крупным лицом, в выцветшей штормовке, шагнул к Гаджиеву, протянул узловатую темную руку.

– Спал сегодня! – вместо ответа спросил Бабек, глядя снизу на припухшие красноватые веки сменного мастера.

– Поглядим, как ты поспишь с ним, с дьяволом!

– Насос! Ладно, опять химичить будем. – Гаджиев закуривает, глубоко опустив сигарету в плотный ковшик ладоней. – Сколько прошли!

– Двадцать девять.

– Вот и поговори с ним! Перекрыл норму в три раза и жалуется. Хитрющий ты, Василий! Все прибедняешься.

– Не говори «гоп». Норму-то, мы ее каждый день перекрываем, а потом обсадную колонну месяц ждать будем. Бабки подобьем – так на так и выйдет. Забыл!

Нет, не забыл Гаджиев. Долго памятна будет ему 293-я. Бурили, как ехали, с ветерком, – две-три нормы за вахту. Телевизионщики так и не увозили с буровой свои юпитеры, фиксировали, так сказать, рекорд. До пятого горизонта дошли – и не заметили в азарте. Время обсадную колонну опускать и... стоп!

– Ну ни в сказке сказать! Пять месяцев обсадную колонну ждали! Кому скажи – не поверят!

– Выходит, вся работа насмарку! – спрашиваю.

– Ну, не вся, конечно. Семь тысяч хозрасчетной экономии все-таки дали, – говорит Гаджиев.

– Ладно, вспоминать на печке будем. – Василий подталкивает Гаджиева, то ли шутя, то ли в самом деле торопясь. – Пошли, пошли, «вахту сдал – вахту принял».

До культбудки метров тридцать. Идут, согнувшись, против ветра, из ладоней с зажатыми сигаретами летят искры. От каждого порыва черным снопом встает буйная шевелюра Бабека; Василий придерживает кепку рукой, что-то торопливо объясняет Гаджиеву. Оборванные ветром, летят слова: шарошки... раствор... вязкость... давление... Порыв на мгновение стихает, и слышно, что в густой украинский говор Василия нет-нет да и вплетаются азербайджанские интонации. Так бывает, когда человек обжился на чужой родине.

Василий Удовиченко – мастер-практик. Со старшим инженером Гаджиевым живут душа в душу. Хорошее друг о друге говорят только за глаза. А случается что иное – прямо, без всякой субординации. Оттого между ними (да и в бригаде) на корню глохнет всякий росток обиды.

«Василий мужик – цены нет. Сколько работаем вместе, ни разу не показал, что у него больше опыта. А уж вложил в меня – что твой институт. Уезжаешь на съезд или на пленум, а как будто сам на буровой остался. Нет, я Василия ни на кого не променяю...»

«Да ты не гляди, что он молодой, по годам пацан еще! Башка и руки у него – как сто лет в бурении оттрубил. А уж авторитет-то такой не. каждый и за сто лет наживет. Ты вот что, ты тетрадку, тетрадку-то у него посмотри. Академия! Вот и старший по должности и инженер институтский, а все, чертяка, так повернет, будто это я его учу. А ты говоришь – молодой. Молодой, да с головой!..» .

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.