Василий нагибается под притолокой, затворяет дверь, придерживая ее от ветра, снимает робу, Гаджиев – плащ и костюм.

– А это ты кончай, Бабек, либеральничать. Сколько мы с ним цацкались! Не только нам – ребятам до-

сталось. А для чего! Ну научился кой-чему, так это зайца бей – он спички зажигать научится. Нет, что ни говори, а сачка ты из него не выбьешь. Уж поверь мне... Я понимаю, конечно, тебе неудобно сказать – друг все-таки. Давай, хочешь, я скажу...

– Ну это ты брось! Как это неудобно! Что значит неудобно! Правду сказать неудобно! Сачки нам не нужны! Ты так считаешь. Бригада так считает! Все! Разговор окончен. Значит, дорогой, ищи работу где полегче. Хоть лавровым листом торгуй!.. А наши с ним отношения мы сами как-нибудь выясним. Вот так.

– Ну, бывай! А сетку под квадрат я из них выбью! – С дребезжащим жестяным стуком Василий захлопывает дверцу автобуса и уже в опущенное окошко: – С душой вытрясу!..

Ревматический скрип уходящего по безлюдной эстакаде автобуса заглушается порывистым свистом ветра. Море пустынно, только далеко на востоке покачивается на волнах знакомый всем буровикам катамаран «Кероглы».

– Ты думаешь, Василий отдыхать поехал, отсыпаться! Помяни мое слово, звонить из конторы будет. Неуемный, двужильный какой-то. Вот у кого учиться... Ну пойдем, чайку согреем – и за дело.

За стенами будки потише. Слышно, как шипит, потрескивает рация. Гаджиев садится за стол, раскрывает вспухший, с отгибающимися углами вахтенный журнал, сверяет что-то с записями на отдельном листке, перебирает диски картограмм с красными прерывистыми зигзагами, закуривает, чертыхнувшись, сырую «Приму» и погружается в работу, забыв снять каску.

Он в серо-зеленой робе, кирзовых сапогах. Губы поджаты, брови сдвинуты у переносицы. Мешать ему, вижу, не стоит.

На стенах будки тесно от грамот и вымпелов, словно в красном уголке. Но центральное место занимает здесь большой лист ватмана – ГТН – геолого-технический наряд. Цветная от верха до низа узкая колонка – желтый, синий, голубой, красный – разрез скважины, ожидаемые (по данным разведки] крепости пород. Тут же график – нормативный и фактический. Не удерживаюсь, чтобы не сказать:

– Похоже на кардиограмму буровой.

– Кардиограмма, говоришь! Пусть кардиограмма, – говорит он задумчиво, с трудом раскуривая «Приму». – А вот сердце буровой – насосы, будь они неладны!.. Я сейчас мигом на буровую, а ты пока... А что ж чай-то!

– Так ведь...

– Ах, черт! Забыл совсем, извини. Ну, я на минутку, и потом погреемся. Идет!

Прикинув, что не минуткой тут дело пахнет, шагаю за ним на буровую по качающейся эстакаде.

Насосы пыхтят под навесом, с трех сторон огороженным хилыми тесовыми стенками. «Пыхтит», собственно, один. Второй, как выяснилось, отдыхает. Третий! Третьего в общем-то нет – он разут, раздет и обезглавлен. Над металлическими этими руинами колдует Адыль Агакишев. Холодно, ветер лупит во все щели, а он взмок, хоть на нем всего-то одна майка. Смуглые бугры мышц нервно перекатываются всякий раз, когда он отирает руки засаленными мохнаты-тыми концами.

– Что!! В металлолом краше сдают! – Белозубая улыбка на измазанном, разгоряченном лице. – Ничего, заговорит, старый черт!

Гаджиев склоняется над развороченным чревом насоса.

– Сальниковая коробка!

Как в воду глядишь, мастер! Ты с завязанными глазами фокусы можешь показывать. Вольф Мессинг! Давай кумекать.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.