— Но вы не должны этого делать, — продолжал сконфуженный Якоб, подходя вплотную к молодому человеку, — вы не...

Шляпа слетела с его головы и, покатившись на ребре по кругу, упала в грязь.

«Да где же это блюстители порядка? Куда запропастились?» — бросилось Якобу в голову. Но только откуда было ему знать, что все до единого стражи порядка в городе были срочным порядком «брошены» на охрану башни — таких, как Якоб, чувствующих время, оказалось довольно много. А в этом городе, как, впрочем, и во всяком другом, побаивались «последствий».

— Ну что, добавить? — спокойно спросил его молодой человек, занеся кулак над непокрытой головой Якоба для нового удара.

— Нет, не надо, — ответил ему ничуть не испугавшийся Якоб и решил: пусть тот идет на все четыре стороны.

— А! То-то, смотри, в следующий раз будь осторожнее.

— Ну, беги, беги. Что же ты стоишь? — обратился к нему Якоб. — Ты по новому-то времени опаздываешь.

— И пойду, — буркнул тот. — Не твоего ума дело. Якоб поспешил домой: надо было сменить шляпу,

не ходить же по городу сбитым с толку неправильным временем да еще и без шляпы — пусть хоть что-нибудь в этот злополучный день останется на своем месте. Отворяя калитку, он услышал голос соседа:

— Ты не слышал, в честь чего это сегодня все как с ума посходили...

— Да часы на башне сломались, вот и... — начал было объяснять Якоб.

— Не может этого быть, — даже испугался сосед. — Ты что такое мелешь? И почему у тебя синяк под глазом и не покрыта голова? Да ты, братец, я вижу, того. Вот и мерещится тебе черт знает что, а? Прав я или нет? — И он весело подмигнул ему.

Якоб не стал спорить.

Сосед пожал плечами, усмехнулся.

— Вроде бы за ним такого раньше не замечалось, — проговорил уже сам себе. И пошел, поглядывая то и дело на собственные часы и пожимая плечами (такая у него была привычка — пожимать плечами по любому поводу).

Из зеркала на Якоба глядела чужая, словно раскрашенная в фиолетовый цвет физиономия. Он даже испугался. Но все-таки это был он. Ничего не оставалось делать: время хоть и было сбито с толку, но работа оставалась работой и к ней надо было поспешить во избежание еще больших неприятностей.

Он намочил полотенце, приложил его к лицу, на заметную ссадину прилепил крест — накрест пластырь. «Пусть думают, что я боксер». И, хотя он и недолюбливал новую шляпу, которую достал из коробки, с сожалением посмотрев на измятую, перепачканную грязью старую — любимую, — надел новую и вышел из дому.

3

Товарищи по работе не поняли его. Те самые товарищи, с которыми столько езжено по командировкам, где в тиши гостиниц особенно сплачивается дружба и цементируются отношения, эти самые товарищи по работе, с которыми пито-перепито на днях рождения, на свадьбах, на торжествах и без них, наконец, на поминках, как это ни парадоксально, те самые товарищи, с которыми действительно съеден пуд (а может, и того больше) самой настоящей соли — и это уже съедено, а сколько еще предстоит — жизнь, ведь она всегда только начинается. Не-е-ет, товарищи, которые поддерживали его в трудные минуты его непростой, как, впрочем, и у каждого из нас, жизни, которых и он сам поддерживал, когда случалась такая необходимость, люди, которые давным-давно, казалось — да что там казалось, — стали для него почти родственниками, и он в силу этого хорошо знал теперь, какими словами продолжить извечное «человек человеку...», потому что в нем не было все это время и тени сомнения на этот самый счет, — так вот эти самые люди, эти самые товарищи по работе встретили его на пороге всеми ими горячо любимого учреждения ледяными взорами, потому что он, естественно, продолжая жить по своему, данному ему от природы ощущению времени, ступил на его порог не вместе со всеми, успевшими сверить свое время по часам на старой башне и перевести стрелки своих часов.

«Уж лучше бы они меня избили, как тот оболтус на улице, чем так вот...» — не раз потом думал Якоб, стоя, как провинившийся школьник, перед собранным по такому случаю собранием, председатель которого, как показалось Якобу, слишком преждевременно заявил в своем сверхкратком вступлении, что он уже давно заметил, что Якоб с недоверием нет-нет да и поглядит в сторону городской башни. «Да, да-а-а. А ведь если каждый из нас...» — Тут он обвел присутствующих взглядов, который предполагал абсолютное взаимопонимание и единодушие и ничего другого, и потому не удостоил им самого Якоба, стоявшего перед лицом осуждавших его товарищей и портившего нервными пальцами вторую (а больше у него не было) шляпу, то сминая ее, то расправляя в неугомонных руках. Говоривший больше не смотрел в сторону провинившегося Якоба, как будто простился с ним холодно и навсегда (и это после стольких лет дружбы!). До слуха Якоба доносились в различных вариантах слова его товарищей по работе, которых председательствующий призвал осудить виновного: башня, башни, башне, башней, о башне...

Странно, но все больше отчитывали Якоба казавшиеся ему столь близкими люди, которые, чтобы посильнее выходило у них, извлекали, как они это называли, «факты» из самых доверительных когда-то разговоров, интимных бесед и откровений, что в свое время произносились чуть ли не шепотом. Сейчас же они звучали громогласно здесь, в мраморном конференц-зале, усиливавшем до отталкивавшей обнаженности каждое слово. И чем больше отчитывали они Якоба, тем больше он успокаивался внутренне, обретая, как ему казалось, сладкое и никогда до этого им не испытываемое чувство независимости, свободы. Потому что каждый из говоривших как бы отрезал возможность восстановления каких бы то ни было отношений, и, уходя из жизни, Якоб, как это ни странно, облегчал ее. Он словно снимал с себя, со своих натруженных плеч груз, лежавший на нем всю его жизнь, натрудивший и сгорбивший спину. Снимал и снимал. Он так и воспринимал их, уже не вслушиваясь в то, что они там говорили. Он поворачивался к ним то одним боком, то другим, и ощущение освобождавшейся от гнета спины все больше и больше нравилось ему.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.