В 1822 году, в возрасте семи лет, Аллегра умерла. Два года спустя скончался Байрон. Клер осталась совершенно одна, без родных и друзей, без средств к существованию. Через год после смерти поэта Клер приехала в Россию при содействии семейства Бутурлиных, с которыми она познакомилась в Италии. Здесь она становится гувернанткой — преподает в знатных семьях английский язык. Как утверждает академик М. П. Алексеев, Клер была прототипом многих персонажей русской литературы, прототипом образа английской гувернантки, «дочери Альбиона».

Примерно в десяти километрах от Иславского, где жила Клер, находится Захарьино, «колыбель Пушкина». Знал ли великий поэт, что на расстоянии верховой прогулки от его родового имения живет подруга Байрона?.. Можно сказать, что у Пушкина с английским поэтом было немало общих знакомых, судя по записям в дневнике Клер Клермонт. Клер не раз убеждалась, каким признанием пользуется в России ее возлюбленный.

Имя Байрона впервые прозвучало в русской печати в 1813 году. С тех пор его известность в нашей стране только росла. Зарубежная слава поэта даже превосходила отечественное признание. В глазах европейцев Байрон стал крупнейшей фигурой английского романтизма. Но те же годы, которые его биографы называют «временем триумфа» или «полосой славы», были омрачены тяжелейшей личной драмой.

В начале 1815 года Байрон женился на Анне Изабелле Милбэнк, наследнице лорда Вентворта. Вскоре у них родилась дочь. Но произошел семейный разрыв, и Байрон покинул Англию, как оказалось, безвозвратно. «Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай» (перевод А. С. Пушкина).

Среда, к которой принадлежал поэт, увидела в нем отщепенца, врага. Заметно ухудшилось к нему и отношение критики. Все то же «Эдинбургское обозрение», которое еще недавно, сменив гнев на милость, печатало хвалебные рецензии о его поэмах, вернулось к поношениям.

А между тем Байрон переживает творческий подъем. Заканчивает «Паломничество Чайльд Гарольда», дополняя его впечатлениями от поездки в Центральную Европу. Создает новую замечательную лирику: «Стансы к Августе», «Сон», «Тьма», «Прометей». Пишет поэмы «Шильонский узник», «Мазепа», стихотворную драму «Манфред». Начинает эпическую поэму «Дон Жуан».

«Дон Жуан», сатирические поэмы «Видение суда» и «Бронзовый век» стали отповедью Байрона английскому и общеевропейскому консерватизму. Две другие его поэмы, «Жалоба Тассо» и «Пророчество Данте», были посвящены поэтам-страдальцам, которые в темнице или в изгнании сохранили верность себе и родине. Он создавал эти поэмы, конечно, с мыслью о собственной судьбе, но думал и о том, чтобы вдохновить итальянских современников образами их великих предков-патриотов. Байрон торопил издателя с выпуском «Пророчества Данте», ибо, говорил он, «Италия находится накануне грандиозных событий».

Поэт не остался в стороне от этих событий. В 1820 году он помогал итальянским карбонариям, попытавшимся сбросить иго австрийской монархии. Опыт непосредственного участия в освободительной борьбе навел Байрона на размышления, отразившиеся в поэтических драмах 1820 — 1822 годов: «Марино Фапьеро», «Сарданапал», «Двое Фоскари», «Вернер», где главная тема — народ и его вожди, преобразование общества. Мысль о том, как трудно осуществить намерения, направленные ко всеобщему благу, пронизывает эти драмы.

Весной 1824 года на борту корабля «Геркулес» поэт прибыл в Грецию, где крепло национально-освободительное движение.

Эллада! Он в твой час кровавый
Сливает свой жребий с твоею судьбой!
Сияющий гений горит над тобой
Звездой возрождения и славы.

Так писал тогда Иван Козлов, русский переводчик Байрона. А вот стихи самого Байрона, созданные в Греции и передающие боевое революционное настроение души: «В моих ушах, что день, поет труба, ей вторит сердце» (перевод А. А. Блока). Он снабжал национальную греческую армию средствами для приобретения оружия и сам намеревался возглавить один из батальонов.

Все планы рухнули из-за неожиданной болезни. Он простудился, попав под дождь во время прогулки верхом. Курс лечения, предписанный врачами, современные медики считают ошибочным, даже убийственным. Больного обессилили кровопусканиями и дали снотворное. Чувствуя приближение смерти, поэт якобы сказал: «Что ж, добивайте!»

19 апреля 1824 года в Греции был объявлен национальный траур — в Миссолонги на тридцать седьмом году жизни Байрон скончался. Легкие Байрона, как бы вместилище его духа, были захоронены в греческой земле, а тело отправлено на родину.

Английские, в первую очередь церковные власти воспротивились тому, чтобы допустить автора «безбожных» произведений под кров национальной усыпальницы, в так называемый «уголок поэтов» Вестминстерского аббатства в Лондоне. Свой последний покой поэт нашел в фамильном склепе неподалеку от Ньюстеда, ему, впрочем, уже не принадлежавшего.

«Пусть англичане думают о Байроне все, что им угодно, но у них нет другого поэта, который мог бы сравниться с ним» — это мнение Гете отражает накал общемирового интереса к Байрону. Размышляя о начале века, Достоевский писал: «Явился великий и могучий гений, страстный поэт. В его звуках зазвучала тогдашняя тоска человечества и мрачное разочарование его в своем назначении и своих идеалах. Это была новая и неслыханная тогда муза мести и печали, проклятия и отчаяния. Дух байронизма пронесся как бы по всему человечеству, все оно откликнулось ему». Непримиримость байроновского конфликта с «миром», глубина его разрыва с «современностью» определялась, если воспользоваться словами самого Байрона, «двойным мраком», сквозь который ему хотелось прорваться к свету. Его в отличие от многих романтиков не могли утешить консервативные иллюзии. Если он восторгался прошлым, то речь шла о классике, о героических временах античности и Ренессанса. Поэтизация ветшавшего аристократизма, которой увлекались романтические поэты (не имевшие при этом ни громких званий, ни родовых замков), не могла увлечь Байрона, лишь на заре жизни вздохнувшего о знатных предках и о былом. Тем более неприемлемым являлся для него буржуазный быт. Бездны, развалины, пустота, часто встречающиеся как обстановка действия в его произведениях, это, собственно, символ того общественно-исторического положения, в котором поэт видел себя и своих героев.

Белинский назвал Байрона Прометеем своего века, видя в нем личность, «возмутившуюся» и «в гордом восстании своем опершуюся на самое себя». Эта характеристика применима в первую очередь к героям байроновских поэм. В центре каждой из них — фигура красочная или, лучше сказать, ослепительно окрашенная в один цвет — неукротимости. Внутренние силы героев, будь то Конрад («Корсар») или Гяур, направлены к достижению одной цели, как правило, к мести, поводом которой обычно служит поруганная любовь. Но какая бы мотивировка ни была дана действиям героев, она бледна, слаба, в конечном счете несущественна (что Байрон иногда сам же подчеркивал), ибо ими владеет дух, заведомо оскорбленный и не знающий примирения. Читатель этих поэм встречается все с тем же, по выражению Пушкина, таинственно пленительным лицом, видит то же клокотание страсти, которой тесны всякие границы, устанавливаемые любым обществом во времени и пространстве.

«Один, один, всегда один», — как-то сказал о себе Байрон словами Кольриджа. Этой цитатой Байрон подчеркнул и как бы признал непоправимость своего одиночества. Но сколько он в самом деле размышлял об этом! Личность, обреченная на изоляцию силой собственного духа, не признающего «рабьей покорности»... Вот томившийся в Шильонской темнице узник — из поэмы, классический перевод которой принадлежит В. А. Жуковскому. Томившийся? В том-то и проблема, что и состояние, и положение этого страдальца оказываются гораздо сложнее. «Я безнадежность полюбил», — говорит он. Но произошло это вовсе не потому, что он утратил любовь к свободе. Как обычно у Байрона (или, вернее, как это часто бывало у романтиков), некая необъяснимость, таинственность окружает участь героя. Что и почему привело его в темницу, остается неведомым. Важно, что произошло уже в подвалах Шильона, куда он был заключен вместе с братьями. И потому, получив, наконец, освобождение, несчастный о «тюрьме своей вздохнул»: там, в мрачном подземелье, осталось все самое дорогое для него, а для себя одного он воли не хочет. В меру своего собственного, свободного выбора он, кажется, готов был бы вернуться в неволю, которая тюремной цепью связала его с другими, пусть уже навсегда ушедшими.

Цена свободы и счастья, власти и мудрости непрерывно обдумывается Байроном. В эпоху, когда слово «свобода» было написано на революционном знамени, поэт настойчиво думал о ней. Он знал своих великих предшественников, таких, как Руссо и Вольтер, считавшихся пророками духовного освобождения человечества, он преклонялся перед великими современниками, прежде всего перед Гете, он вчитывался в романы Вальтера Скотта, умевшего с художественной картинностью и конкретностью изображать столкновение вольнолюбивой патриархальности с наступающим на нее «железным» порядком. В этом могучем хоре Байрон сказал свое пламенное слово.

Драматические поэмы «Манфред» и «Каин» и были таким словом Байрона. И. А. Бунин, переводивший эти произведения, ясно видел, как многое они предвосхитили в литературе XIX века. В байроновских драмах поднимаются вопросы, которые принято называть «конечными». Вопросы о человеке, каков он есть, о человеческой сущности.

Испытывая страшную, неизлечимую муку от ими содеянного, байроновские герои не смиряются: их дерзкий порыв приводит к катастрофе, но сам порыв в глазах Байрона необходим и оправдан, поскольку заложен в человеческих возможностях, которым в принципе нет предела.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.