Анюта

... В избе сидела Сидориха - все в том же кумачовом платке и старом плаще. Седые волосы оттеняли ее смуглое, заветренное лицо с множеством морщин, с длинным и хрящеватым носом. Сидориха чем-то разительно напоминала бабу-ягу из старых сказок, слышанных в детстве. Увидев меня, она даже головы не повернула, не ответила на приветствие, а продолжала, видимо, давний разговор с теткой Марьей.

- Какая же ты будешь ей мать-родительница, если бабу уму-разуму не научишь? - грубым и тяжелым голосом поучала она сестру и при этом постукивала кулаком по столу. - Говорю, в суд подавай! В суд! Сыщут его, миленького, заставят отвечать по закону, нынче права не дано от детей бегать.

- Нам его кусков не надо, - отвечала тетка Марья, - мы сами себе хозяева и сами себе работники. Поговори-ка с Анюткой, что она тебе скажет...

- Говорила, да разве ее переговоришь?

- А что ей! Доленька у нее - дай бог каждому! Не последняя птаха в Сосновке.

Я прошел в горницу и все слышал доносившееся из-за двери строгое требование Сидорихи:

- В суд! В суд подавай!

А через минуту вошел Мишка - этакий маленький лесовичок со спутанными, почти совершенно белыми волосами, веснушчатый, сероглазый. По щекам его расползлись засохшие розоватые полосы: совсем недавно Мишка ел арбуз. Мальчик был бос, рубашка навыпуск, без пояса, штанишки измазаны илом и песком.

- Хоро-ош! - с невольной веселостью сказал я. - Где это ты так обрядился?

Мишка строго и критически осмотрел себя.

- Рыбу ловил в Дедовой заводи. Сачком.

- Много поймал?

- Не. - Мишка согнул ногу, потер колено о колено и, сжав кулак, вытер тыльною его стороною веснушчатый нос. - Не. В Дедовой заводи рыбы нету, одни лягушата да стрекоз много.

- Зачем же ловишь, если нету?

- А может, будет, - простодушно отозвался Мишка. - Мамка домой не приходила?

- Не видел, я сам только в избу зашел.

- Ты в поле был?

- В поле.

- Поди, и мамка в поле. Она у нас бестолошная.

- Разве про мать можно так говорить?