На улице смеркалось. Недалекий лес, полукругом обступавший Сосновку, терял свои дневные яркие краски, однотонно темнел, и только вершина его гребня на взгорке еще светилась лиловым отражением вянущей зари.

Через час я лежал на мягкой кровати и все удивлялся непоколебимой настойчивости тетки Марьи, заставившей-таки меня лечь на эту кровать, как я ни отказывался. Хозяйка ушла в заднюю избу, погасив в горнице свет, а недолгое время спустя кто-то осторожно, крадучись вошел в горницу и спросил:

- Я лягу с вами, дяденька?

- А-а, Миша! Давай ложись. На рыбалку завтра пойдешь?

- Не... не пойду: лесок нету; а Коська к дяде Митрию боится за волосом идти: дядя Митрий уши ему драть будет.

- За что?

Ответа не последовало, и, присмотревшись к Мишке, я увидел, что он уже спит, уткнувшись лицом в подушку.

... Никита Гусев чуть свет не пришел, не было его и позже, и я, вспомнив слова тетки Марьи («Ладно бы к полудню пришел...» ), сам отправился к бригадиру. Анюты не повстречал я и утром; тетка Марья сказала, что ушла она на ферму до свету и вернется поздно. Выслушав хозяйку, странное и непонятное чувство испытал я, словно искал чего-то и не нашел или будто потерял что-то...

Весь этот день я провел на полевом стане сосновской бригады, разговаривал с механизаторами, ездил с Никитой Гусевым на дальний край поля, где был второй бригадный ток и где работали на сортировке зерна женщины. Всюду стояли предосенние запахи подсыхающей на солнце соломы, молодого зерна, подсолнечного цвета, пыльного придорожного бурьяна, и все вокруг было наполнено той простой и ласковой радостью труда, что приносят с собой дни жатвы.

Вечером, когда мы возвращались с полевого стана на попутной машине, отвозившей зерно на элеватор, Никита Гусев спросил:

- Ну, как тебе, писатель, понравилась Анютка?

- Анюта, - поправил я. - Не Анютка, а Анюта.

- Ну, Анюта, - согласился Никита Гусев. - Какая разница?

- Я назову тебя Никиткой. Понравится? Бригадир подумал, усмехнулся и, встряхнув головой, ответил:

- Нет, не понравится. Бригадиру это не личит. «Никитка...» Как же так?

- А вот и так, - наставительно сказал я, сам внутренне морщась от благообразной наставительности. - Людей уважать надо.

- Это точно, - сказал Никита Гусев и вздохнул, погладив пятерней грудь в прорези распахнутого ворота рубашки. - Особенно Анюту. Она у нас ни на кого не похожая.

- Чем?

- Второй год ходит без мужа, а головы не повесила. Красавица, а никого другого и близко к себе не подпускает, хотя желающих на ее красоту много находится. Вот это мне никак не понятно.

Мне хотелось сказать Никите Гусеву, что я до сих пор еще и не видел Анюту, слышал только ее голос за дверью, но я ничего не сказал.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.