Анатолий Приставкин: «Прошлое требует слова»

Вот тогда и правда: рукопись уж не сгорит! Люди не дадут, сберегут, как часто и случалось в истории литературы.

— Анатолий Игнатьевич, позвольте задать вопрос, который может показаться банальным и общим. В последнее время в интервью некоторых крупных писателей, в частности Виктора Астафьева, обозначается мнение, что роль литературы в современной жизни традиционно преувеличивается. Что не надо обольщаться ее непременной действенностью. С другой стороны, вы говорили об обязательном изъявлении правды, а молодые люди нередко, даже приходя в библиотеку, спрашивают: «Что за книга? Плохой конец? Тогда читать не буду!» Получается как бы замкнутый круг: одни несут правду, другие, кому она предназначена, ее «не хотят».

— Литература у нас продолжает оставаться тем, чем была всегда, — выражением совести и духа народа. Есть, есть элементы ее дискредитации, но не писателями, а борзописцами. Но Ахматова творила в самые глухие годы «культа». И благодаря таким, как она, да Андрей Платонов, да Пастернак, да Булгаков, можно назвать и другие имена, литература наша сохранила цепочку высокой гражданской традиции. Цепочка эта утончалась временами почти до невидимости, но никогда не рвалась.

Мне довелось учиться в Литинституте, когда жив был, а жил он тут же, во флигельке, Андрей Платонов, когда мы могли в коридорах нашей альма матер общаться со Светловым, в аудиториях слушать Паустовского. Через них шли те соки старой культуры, которые, смею надеяться, через нас будут впитаны теми, кто будет после нас.

Ни в одной стране нет таких откровенных отношений читателя с литературой, но, думаю, нигде нет и такого читателя — требовательного, благодарного, вдумчивого, ощущающего душевную потребность в правде.

— Но молодежь...

— Может быть, молодежь и поостыла к литературе: век информации, разнообразные пристрастия, диктуемые многосложным временем... Но у литературы ведь есть один необычный признак. У хорошей литературы. Нужно только прикоснуться к ней, достать с полки хорошую книгу — и ты уже приобщаешься к чему-то самому главному в жизни. Ни телевидение, ни видео, ничто не заменит этого ощущения истинности. Человек может оглушить себя музыкой, наркотиком, порнографией, но в каждом человеке, если он еще живой, всегда есть потребность в поиске истины. И книга — это поле такого поиска. Друг может предать, любимая женщина — изменить, а книга — никогда.

Да, иные во что бы то ни стало хотят «хорошей концовки». И это естественное, здоровое желание, если оно совпадает с жизнью. А если нет? Жить, закрыв глаза?

А мы, кем были, каких концовок искали? Что из нас делала жизнь или детдом, детдом в самом широком смысле? В доме у меня, например, книг не было вообще: отец работал на заводе с утра до ночи, мать — на фабрике. Нас воспитывало ложноромантическое чтиво: Бабаевский, Бубеннов, Шпанов... Да кто их сейчас помнит! Но и, конечно, киноопусы. Фильм «Сказание о земле Сибирской» я считал лучшим в мире, а ведь это вредный фильм, подделка, к тому же дурно сработанная. Попав в 50-е годы в Сибирь, я еще застал по дороге Тайшет — Лена только-только распущенные лагеря... Колючая проволока не успела поржаветь... Вот как к нам пробивалось настоящее... Не через искусство, а через жизнь. Настоящее искусство к нам не пробивалось, оно вообще не пробивалось.

— У вас практически не было выбора...

— Ну, а какой выбор у нынешней молодежи? Создан «серый поток». Из ста книг, если говорить о книгах, одна стоящая. Как молодой человек может ее найти? Вкус нужен. А вкус откуда возьмется? Если многие учителя в школах по меньшей мере старомодны, догматичны независимо от возраста. Вспоминаю своих институтских преподавателей — могу вспомнить одного-двух, которые пытались говорить правду. Остальные лгали — неважно, вольно или невольно. Должен произойти какой-то слом, оттаивание...

— Печально то, что критика наша литературная, как правило, формалистична, наукообразна, непонятна для молодого человека, юноши. Она изысканна, хитромудра, но идет не от живой потребности людей — той самой потребности в истине... Но сдвиги все-таки есть...

— Я думаю, что наша сегодняшняя критика на уровне, и эту критику молодые поймут. Еще недавно ломились на «Анжелику». Еще не перестали. Но кто заполняет кинозалы во время демонстрации фильма Тенгиза Абуладзе? Ленту «Легко ли быть молодым?» зимой в Дубултах крутили по 7 — 10 раз на дню в течение недели. Я попасть на последний сеанс в последний день не смог. Большинство зрителей были молодыми...

Человеку можно говорить что угодно. Если это его лично не задевает, ему, простите, плевать на то, что вы ему преподносите в какой угодно упаковке. Но если его «просверлило», он вам жизнь отдаст, если понадобится. Любой человек, если он еще жив как личность.

— То самое прикосновение, о котором мы говорили вначале?

— То самое... Молодежь лишь отражает-то, чего мы все, все наше общество достойны. Она, если хотите, наше зеркало. Что посеяли, то и вырастили. И если вас вдруг перепугал своим видом доморощенный панк или металлист, не спешите с возмущениями, а лучше загляните в себя и постарайтесь разобраться и помочь. Кстати, неплохо бы к «старым» понятиям присоединить и такие действенные, как сочувствие, сострадание, взаимопонимание. Только не искусственно, а по правде. Мы разучились это делать.

— Значит, надо выкарабкиваться всем вместе. На основе полной правды...

— Да вот в чем сложность: говорить-то все научились. Правдивость надо оценивать не по разговорам, а по делам. Перестройка наша — это революция. Не кому-то отдельно нужная, а всем нам, стране, обществу и каждому из нас в отдельности. Дальше без гласности было нельзя — смертельно, физически и духовно. Мы еще порой врем по привычке. Правда сама по себе не рождается. Культура правды требует корней, как и любая культура. А мы еще не вполне этой культурой овладели.

— Ощущение такое, что душа как бы заново учится ходить. Многих сейчас смущают непривычные проявления гласности. И то верно — гласность не есть вседозволенность. Как вы относитесь к концепции «пусть расцветают сто цветов»?

— Меня эта богатая палитра не смущает. Пугает она своей броскостью тех, кто по привычке тяготеет к одному цвету, обычно серому. Но в той варке, которую мы сейчас наблюдаем и в которой участвуем, должны присутствовать все компоненты и сталкиваться разные мнения и взгляды. Конечным же результатом ее будет обязательно движение вперед. Движение вперед может родиться только в столкновении идей, а значит, цветы нужны разные.