Туман снова принял обычную свою позу, заслоняя ее всю.
- Хорошо, я уйду. Но помни, от меня ты так скоро не отделаешься. Если предпочтешь мне кого - нибудь другого, - берегись! Я оторву ему голову, как апельсин от ветки!... Попомни это!...
Туман отошел, и она опять осталась одна с сильно бьющимся сердцем, одна, пока под навес крыша не вступил ее высокочтимый дядюшка, сам старый Мата.
- Лель! - начал он. Как человек семейный, обладающий жизненным опытом, он приступил к делу осторожнее. Его смуглое лицо, сморщенное, как орех, выражало одну лишь благожелательность. - О Лель, какая ты умная девушка! Но ты не сможешь все это обделать одна. Тебе нужно положение, которое поддерживало бы тебя, Лель. Я здесь вождь, и если я найду нужным взять себе другую жену, она будет пользоваться большим уважением... Мы хорошо ужились бы - мы с тобой!
- Что?... О чем речь?
- Я прошу тебя быть моей женой, Лель, Она опустила голову, закрыв лицо руками.
- Я должна подумать... Уйди, Мата.
- Хорошо, - сказал старый вождь. - Я уйду. Но советую тебе не обращать внимания ни на какие другие предложения, моя дорогая. Сыновья мои - очень ветреные ребята... Запомни это!...
Не известно, сколько прошло времени, прежде чем другой голос начал нашептывать ей на ухо, мягкий, обольстительный:
- Лель, о Лель! - Она подняла глаза и увидела Мотуи, который стоял перед ней с самодовольной, глупой улыбкой. - Я глубоко тебя уважаю, Лель. Ты очень - умная. Ты слишком умная, чтобы не воспользоваться благоприятным случаем, когда я скажу тебе... когда скажу, что ты можешь навсегда избавиться от своего калечества, Лель. Я знаю, где тебя помогут вылечить!... Мы отправимся туда вместе, ты и я!
- Как тебя понимать? - спросила она, затаив дыхание.
- Завтра из нашей гавани отплывает шхуна на Фиджи, а в Фиджи есть больница, где белые врачи творят чудесные врачевания. Разве ты не хотела) бы снова быть здоровой? Какая это была бы радость, если бы ты могла бегать и веселиться, как прежде! Поедем со мной на Фиджи!
Она покачнулась на своем диванчике.
- Только выйди за меня замуж, Лель, и сегодня вечером я отнесу тебя на шхуну!
Она задыхалась от охватившего ее чувства душевной боли, но нашла в себе достаточно сил, чтобы жестом отогнать Мотуи.
- Хорошо, - сказал он злобно, - я уйду. Но никто не сделает тебе лучшего предложения, Лель. Никто не сможет дать тебе такого счастья... Запомни, что я сказал!
Но и это не было последним испытанием. Еще большее волнение охватило ее, когда она почувствовала острый запах дикого апельсина и услышала шепот, нежный, как музыка. Фалеа стоял на коленях у ее постели.
- Лель, о Лель! Какое мужество живет в твоей душе! Какая ты храбрая, Лель! Но без любви ты не проживешь. А моя любовь к тебе горит огнем, Лель... Давай же уедем далеко отсюда вместе, ты и я!
Давно - давно уже не слышала она таких слов, и долго придется ей ждать, прежде чем кто - нибудь из мужчин опять обратится к ней с такими словами. Нет, никогда уже не слышать ей таких слов! - Давай поженимся, Лель! Голосом нежным, как песня, улещивал он ее; он говорил точь - в - точь так, как говорили ей в то время, когда она была здоровой и красивой, когда, словно нимфа, пела и танцевала на морском берегу.
- О Лель, ты как цветок в прохладной тени! Ты как утренняя роса! Поедем же со мной!... Мое каноэ стоит в лагуне. Я отнесу тебя туда на руках, и мы уедем куда - нибудь на далекий остров, где нас никто никогда не отыщет. Жизнь наша там будет сплошной радостью, я буду ухаживать за тобой и никогда не отойду от тебя, потому что велика моя любовь к тебе, Лель!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.