- Ведь не осталось в Сибири ни одного села, где бы не говорило радио. Да что радио!... Недавно пришлось мне побывать в таежной деревушке Березовке. Это самый отдаленный пункт Кыштовского района, километров шестьсот на северо - запад от Новосибирска. По прежним понятиям глуше этого медвежьего угла и не придумаешь: жители Березовки до революции сплошь были неграмотны. А теперь тут даже телефон есть, звони, пожалуйста, в любой город. В каждой избе колхозника электричество, на животноводческих фермах электричество. Учитель рассказывал, что однажды он провел интересную викторину в школе. Спрашивает школьников: «Что такое керосин?» Отвечают: «Горючее». А вот на вопрос «Что такое лучина?» не все ответили: не знают, что их родители в этих же избах жгли лучину, при лучине пряли и ткали. Разговаривал и я с березовскими школьниками. Спрашиваю ребят: «Ну, как живется, хлопцы?» «Ничего, - отвечают, - только вот деревня наша шибко отсталая». «То есть как это отсталая?» «А очень просто, - говорят. - Вон в Кыштовке уже давно звуковое кино пустили, а у нас еще только собираются, никак немой аппарат на говорящий сменить не могут». Вот вам и глушь... А вы - Азия! Затвердили по учебнику и на жизнь не смотрите, а она идет, вперед идет, говорящего кино требует. Ныне сибирский колхозник интересуется решительно всем. Он и в политике и в агрономии разбирается... А вы - Азия! Вот то, что видел в Сибири Чехов, - это была настоящая Азия, даже больше - азиатчина!
Торопов достал из чемодана книгу и, листая ее, спросил:
- Хотите видеть прежнего сибиряка?.. Вот, почитайте, молодой человек, почитайте вслух...
В одной из корреспонденции Чехова, посланных из Сибири во время поездки на Сахалин, приводился рассказ зажиточного крестьянина Петра Петровича. «А вот скоро, пишут в газетах, к нам железную дорогу проведут, - говорил он Чехову. - Скажите, господин, как же это так? Машина паром действует - это я хорошо понимаю. Но если, положим, ей надо через деревню проходить, ведь она избы сломает и людей подавит!» Улегшись на пуховиках, Петр Петрович говорил о скучной жизни сибирского крестьянина, о том, что он и сам не знает, для чего живет, потому что нет тут правды: богатый, сильный всегда может обидеть бедного, посадить в тюрьму, а детей по миру пустить. «Значит, в метрике только записано, что мы люди, Петры да Андреи, а на деле выходит - волки».
Торопов пил чай. По крутым, глубоким морщинам его высокого лба скатывались к вискам крупные капли пота. Василий Иванович поминутно вытирал большим платком лоб, виски и шею. Когда закончили читать отрывок из Чехова, он опять загудел своим каким - то властным, наполняющим все купе голосам:
- Спросите нынче сибирского колхозника: для чего он живет? О, он знает, для чего, прекрасно знает, и никакой Петр Петрович его не обидит! И никакой машины он не боится: у него и тракторы, и автомобили, и комбайны работают в колхозе. У крестьянина теперь и жизнь и понятия другие, чем прежде были!
Торопов вынул из кармана старый, потертый портсигар с изображением красноармейца в шлеме, погладил крышку и, закуривая, заговорил тише, как бы рассуждая о том, что, видимо, волновало его:
- В нынешнем году у нас, в Сибири, опять урожай богатый, трудно с ним управиться, так с юга к нам на самолетах комбайнеров перебросили в помощь. И никто в этом не видит ничего удивительного, - обыкновенное дело. Целые эшелоны молодых энтузиастов направляются из России на сибирские стройки, и опять ничего удивительного нет. На целинные земли Сибири пришла городская молодежь, с фабрик и заводов, от станка. Про ее героические дела известно - подняли вековой пласт. Тут комсомол показал свою ленинскую душу; ничего не смажешь, работают люди славно...
- И тоже ничего удивительного? - спросил юноша, выражая вопросом свое нетерпение.
- Не торопитесь, молодой человек. Конечно, поднимать целину нелегко, но при нашей технике можно и черта свернуть. А вот осесть на этой целине, корнями в нее врасти - труднее, куда труднее, чем вспахать поле... Степь, она и есть степь - кругом ни кола, ни двора, ни жилья, ни былинки...
- А палатки?
- Палатки? Что ж, палатки - жилье не коренное, походное. Видал я эту романтику и скажу прямо: хороша эта романтика в походе. а при оседлом жилье изба нужна. Новосел в палатке еще не житель, а только боец на трудовом фронте. А земля любит коренного жителя. Вот тут и есть главный вопрос романтики: пустят новоселы глубокие корни, или их, как иные палатки, ветром сдует?
- Сомневаетесь, значит?
- Не скрою: сомневался... Да, сомневался и скажу прямо: душой болел, а теперь отлегло от сердца. Посмотрел я, как люди прочно ввинчиваются в землю, - и отлегло. Довелось мне побывать и в целинных совхозах, поглядеть, как люди строятся. Беседовал с целинниками. Отчаянный и гордый народ! Спрашиваю: «Что же вы тут, хлопцы, строите?» «Город!» - отвечают и показывают на степь: тут у нас будет клуб, тут стадион, тут парк. Заглянул к ним через год - и глазам своим не поверил... Глубокие корни пускают новоселы: уже не одну свадьбу сыграли, уже родились дети, а там, где родился человек, место никогда пустовать не будет...
Разговор затянулся до поздней ночи, а утром, уже где - то за Челябинском, Торопов сказал:
- В этих местах можно видеть бывший каторжный тракт. Он проходит почти рядом с железной дорогой.
... За окном нашего вагона кружились неоглядные, как океан, степные просторы. На горизонте они смыкались с прозрачным, чуть синеватым небом. В этих неоглядных пространствах то там, то здесь поднимались цистерны бензохранилищ МТС, букашками ползали тргк - торы, кое - где виднелись стрелы экскаваторов, за которыми тянулись траншеи со свежими отвалами земли. Рядом с полотном железной дороги, то отдаляясь, то приближаясь, вился старый тракт. По нему мчались автомобили, тянулись длинные обозы, груженные мешками.
- Хлеб идет! - гордо воскликнул Василий Иванович. - Наш хлеб!
На полях работали комбайны. Кое - где на желтых пространствах нив виднелись черные заплаты только что вспаханной земли и, как непременная примета новой, колхозной деревни, высились круглые силосные башни.
Торопов долго молча смотрел в окно вагона и, когда кто - то опять заговорил про этап, про партии ссыльных, сказал:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.