Ревность

- Хочешь, покажу ее фотографию?

Я начал соединять на ощупь обрывки проводов, но тут же Саша положил мне руку на плечо:

- Не надо. Верь так: курносая и смешная. Странно! Я и теперь не помню лиц ее подруг, путаю имена, не знаю, где они учатся. Никого я не видел, кроме Нат, никого не замечал...

Мы встречались каждый вечер, и с каждым вечером мне становилось все труднее. Оказалось, нельзя выжать на себя штурвал и сразу перемахнуть в другое поколение. Не получается!

Она вполне серьезно относилась и к радиоле с джазовыми пластинками и к Бетховену. С жалостью посмотрела на меня, когда я признался, что не умею танцевать.

И еще приятели. Вот где я натолкнулся на пропасть - ни перешагнуть, ни замостить! Ее окружали юнцы - однолетки, веселые, задорные ребята, я ревновал их по очереди, завидовал, что они ее знают раньше меня, она с ними проще и считает вполне нормальным отправиться с таким приятелем в кино, если я занят, бывать в гостях, часами трепаться по телефону. И стоило мне мало - мальски высказать недовольство, что ее провожает из университета Петя или Юра, Нат искренне удивлялась:

- Но он мне только друг. Разве ты не понимаешь?

Л я не понимал и не желал понять! Я старше ее на десять лет и забыл, как можно девушке только дружить с парнем...

И если мне трудно, то что скажет Михал Михалыч, подходивший по возрасту в отцы нам обоим? Новый, никогда не испытанный раньше страх засел в мою душу. Вдруг старик, выслушав меня, усмехнется колючими глазками и классически посадит на три точки любимым изречением: «Обойдется...»

Целые дни мы проводили с ним в ремонтных мастерских. После работы Михал Михалыч отправлялся в Дом офицеров погонять биллиардные шары. Стараясь не прощаться, я выскальзывал в коридор гостиницы и торопился на свидание к Нат.

Щемящее чувство вины перед Ковригиным не покидало меня. Словно оправдываясь, я беспрерывно хвастался Нат и ее подругам своим командиром. Я рассказывал, как бесстрашно летал во время войны Михал Михалыч во вражеский тыл к партизанам, как в Арктике сквозь пургу провел самолет к экспедиции, потерпевшей бедствие, как умеет он посадить машину в горах, между скалами, на одном ему доступном пятачке земли...

Девчонки слушали, восхищались, и однажды Нат решительно потребовала:

- Сегодня твой командир придет к нам на чашку чая. Совершенно железно.

Отказать я ей не мог ни в чем. Собравшись с духом, самым равнодушным голосом я промямлил утром Михал Михалычу:

- Приглашают нас в гости. К восьми часам.

Не поинтересовавшись, куда и кто приглашает, продолжая копаться в моторе, он кивнул:

- Оставь адрес. Я попозже загляну...

И он заглянул... Не хочется вспоминать, не хочется верить, что был в моей жизни тот вечер...

В квартире Нат собрались ее подруги и два - три студента с серьезными от молодости лицами. Серьезность быстро прошла, подогреваемая легким вином и пронзительными звуками радиолы.

Мамаша Нат познакомилась со мной суховато, видимо, инстинктом подозревая, что не зря тридцатилетний дядя попал в компанию дочери. Но я не огорчался. Мне нравилось все: юнцы, сосредоточенно топавшие танго, старенький рояль с седыми трещинками на лаке, тягучее айвовое варенье в прозрачных вазочках...