Говорил он и вправду для себя. Многое пропускал, ничего не объяснял, словно без разбора выхватывал из разных уголков души пестрые кусочки своей жизни...
- Она курносая и смешная. Некрасивая. Улыбается - и на переносице морщинки. Такой я запомнил ее навсегда. С первого взгляда...
А причиной был Костя Крутояров, инженер из третьей партии. Он узнал, что мы идем в Ташкент на капиталку, и дал мне письмо. Мало ли возил я по воздуху писем? Я, не раздумывая, взял и пообещал вручить адресату.
До Ташкента мы еле - еле с Ми - хал Михалычем дотянули: рабочие часы мотора на исходе, не ладилось с погодой...
Но это был мой последний счастливый рейс! На машине два человека, как один, все понятно без слов, и ничего недоговоренного не стоит между ними.
Уже в гостинице Михал Михалыч чокнулся со мной и сказал:
- Пора тебе, Сашок, сбегать от меня. Пора садиться за левый штурвал.
Я наговорил ему всяческих горячих слов, что плевал я на должность первого пилота, что не могу без него в воздухе, что просто - напросто люблю его, лысого черта, лучшего молчаливого черта на свете...
Я не врал. Я никогда не врал ему, с первых дней знакомства в последние дни войны и до этой проклятой ташкентской осени...
Его крохотная, скупая похвала - и я краснел, как мальчишка, мог запрыгать на одной ноге, мог заорать во всю глотку: «Меня признает Ковригин!...»
Я радовался после многих дней пустыни и гор милицейским свисткам, нюхал цветы в сквере, пил пиво, ел мороженое...
Больше других улиц в Ташкенте я люблю Пушкинскую, оказался на ней по привычке и сразу вспомнил о Косте Крутоярове. Именно здесь жила девушка, которой предназначалось письмо. Я нашел номер дома и у калитки увидел стайку студентов. Они о чем - то громко спорили и выжидательно умолкли, как только я подошел к ним. На меня уставилось несколько пар глаз. Все они смотрели одинаково напряженно, готовые в первое мгновение и улыбнуться и дерзко вспыхнуть, отбить любое нападение самоуверенной, беспощадной молодостью...
Я спросил, кому из них можно вручить письмо Крутоярова, и та, курносая, выхватила конверт.
- Девчонки! Послание от Кота!
Потом я понял: у них царствовал культ сокращенных имен. Даже ее хорошее имя Наташа произносилось отрывисто, как щелчок бича: «Нат!»
При свете уличного фонаря она начала перелистывать Костины писания, хохотнула раза два, пошушукалась с подругами...
Я стоял ненужный им, чужой, обыкновенный почтальон воздушной дороги. Надо бы повернуться, уйти, но я не мог. Я вдруг возненавидел тихоню Крутоярова. Мне стало завидно, что он для нее не Константин Николаевич, а просто Кот, не мог оторваться от ее разлохмаченных каштановых волос, от смешных морщинок на переносице...
Она не дочитала письма.
- Вы тоже геолог?
- Летчик.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.
К 50-летию со дня смерти Генрика Ибсена