- Серьезно?

Это было не столько недоверие, сколько детское удивление, когда перед тобой не монумент в кожаном шлеме и унтах, а человек в мешковатом костюме и в начищенных желтых ботинках.

- Летчик! Вот здорово! - неизвестно чему обрадовалась Нат и заявила: - Девчонки! Берем летчика в кино!

... В гостиницу я вернулся в третьем часу ночи. Михал Михалыч проснулся и зевнул:

- Где тебя носит?

Я поспешно выключил настольную лампу и пробормотал:

- Встретил приятелей...

Так я первый раз соврал командиру. Соврал беспричинно и трусливо, спрятавшись в темноту. Ложь - всегда трусость. Я испугался, что не смогу объяснить ему, почему тридцатилетний дылда полночи пробродил по Ташкенту с девчонкой двадцати одного года от роду.

Что это было? Наверно, счастье. Счастье состояло из страданий голландского художника на тусклом экране и влажных от волнения, чуть растерянных глаз девушки...

Разве можно объяснить, почему мы сами собой оторвались от ее подруг, как удивилась она, узнав, что мать готовила меня к живописи, как я измазал не один холст и до сих пор знаю, кто такие Дега и Монэ.

Про живопись Нат заговорила первая, потом перешли на музыку, читали стихи...

Неожиданно для самого себя я рассказал ей о неудачной любви, о женщине, что умела так же честно любить, как и лгать...

Она слушала, отводила в сторону глаза, и я с дурацким восторгом почувствовал: ей не безразлична моя боль! Пусть даже просто по - девичьи она возмущена женской нечестностью, но она все понимает, верит мне и, главное, не хочет, чтобы я продолжал свою исповедь...

О себе Нат сообщила немного. Живет с матерью, преподавательницей музыки, учится на третьем курсе филфака. И со вздохом добавила, что никаких, абсолютно никаких нет у нее талантов...

Прощаясь, она улыбнулась:

- А знаете, вы с искрой!

Что - то не ее, придуманное проскользнуло в этих словах, будто она повторила чужую, подслушанную фразу. Но чему удивляться? Ведь ей всего - навсего двадцать один год!

Я словно помолодел в ту ночь: не было авиашколы, войны, тундры и гор. Казалось, я иду не в гостиницу, а домой, к матери, как прежде, десятиклассником, с легким пушком на щеках. Приду и усиленно начну скрывать от мамы, что влюбился в какую - нибудь неповторимую, с косичками, из девятого «А»...

... Скрывать пришлось от командира. От самого близкого, самого верного и требовательного друга.

Белоусов умолк, посопел давно погасшей трубкой и предложил:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.