- Хорошо - то, хорошо, - сказал Коля, - да вот только...
- Что только? - насторожился высокий.
- Только оправдаю ли я то, что некоторые про меня думают... и вот вы тоже... Я иногда завидую тем, кто партизаном был. Вот я знаю одного музыкантского воспитанника - его Андрей Смыков зовут. Он и в боях участвовал, а во время парада Победы барабанщиком шёл на Красной площади. Или вот у нас во дворе есть Стриганов Женя. Он уже ремесленное кончает. Сам зарабатывает. Скоро станет токарем. Разряд получает. А у меня ещё что выйдет, это вопрос.
- Прости, как тебя зовут? Коля? Вот что, Коля, я убеждён всё - таки, что не для того мы строили школы, во всём себе отказывали в самые тяжёлые годы, всё лучшее отдавали детям, чтобы ребята наши сменили школьную ручку или... или, например, акварельную кисточку на винтовку, на автомат. Это не наша вина, что кое - кому из ребят пришлось разделять военные тяготы взрослых. Мы не к этому готовили всех вас. Конечно, гордимся мы, что ребята наши оказались готовыми и этот свой долг выполнить, но Мы - то хотим, чтобы вы за партами сидели, килограммы в пионерских лагерях нагуливали, всякими науками овладевали или вот, чтобы картины писали, воспевали красоту нашей жизни. Так что тут, Коля, завидовать незачем.
Коля внимательно слушал его, вглядываясь в широкое характерное лицо с красиво вырезанными ноздрями и большим выразительным ртом. Жалко, что не было с ним сейчас Витьки. Надо было бы попробовать определить психологическую характеристику. Между тем собеседник его нетерпеливо вглядывался в конец аллеи. Он, видимо, кого - то ждал. В фигуре его чувствовалась выправка, свойственная кадровым военным.
- А вы в армии были? - спросил Коля.
Но собеседник, рассеянно взглянув на него, вдруг встал, одёрнул пальто и, бросив скороговоркой:
«Прости... меня там ждут», - быстро, широким, чуточку валким шагом пошёл навстречу красивой молодой женщине, которая только что появилась в конце аллеи. Коля видел, как он приблизился к этой очень изящно одетой даме, сняв шляпу, поздоровался, взял её под руку и они некоторое время ходили взад и вперед по боковой дорожке. Потом они сели на отдалённую скамью. Затем женщина резко встала и быстро пошла по аллее, что - то коротко сказав через плечо высокому. Высокий потупился, постоял в раздумье, засунул обе руки в карманы широкого пальто и побрёл назад. Лицо у него стало сумрачным.
- Ну, вот, - проговорил он, трудно переводя дыхание, и тяжело опустился на скамью рядом с Колей, - о чём мы говорили?
- Я хотел опросить: вы в армии были? - повторил Коля.
Но неизвестный, казалось, не слышал его. Он «глядел в тот конец аллеи, куда ушла красивая дама.
- А? - вдруг, словно очнувшись, спросил он и повернулся к Коле, виновато как будто улыбнувшись. - Вот бы ты кого зарисовать попробовал. Красивая? Верно?
Коля молчал.
- Что ж ты молчишь? Разве не красивая? Ведь красавица? Разве тебе не хотелось бы нарисовать такую?
Коля покачал головой. Собеседник даже откинулся немножко назад и с удивлением посмотрел на Колю.
- Это почему же?
- Вы не рассердитесь? - спросил Коля.
- Что ты! Разговор мужской, серьёзный.
- У неё черты лица правильные, - сказал, запинаясь, Коля, - а глава недобрые, без света, в лицо всё время словно в тени от этого. Тут трудно за что - нибудь ухватиться,.
- Недобрые глаза? - задумчиво повторил неизвестный и положил большую руку на Колино плечо. - Ты так считаешь? Интересно. Что же... может быть, ты» прав... Я её два года не видел. А она... Ну, ладно... Так о чём ты меня хотел спросить? Был ли я в армии? Да, дорогой, я на всю жизнь, как Маяковский говорил, «...революцией мобилизованный и призванный». Воевал. И сейчас в общем воюю.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.