Наш маленький отряд, прижатый к берегу Днепра, не имел резервов. Единственная батарея расположилась почти у всех на виду, на берегу. Точного плана у нас не было ввиду неожиданного и стремительного нападения белых.

Была только надежда на помощь армии Дыбенко. Части, которыми он руководил, быстро отступали из Крыма и, появившись в районе Днепра, могли бы задержать белых, о численности и планах которых мы не имели представления.

Вот мы торопливо выстроились на безлюдной площади и развернули два красных полоскавшихся на ветру знамени, на которых золотом, споротым с риз, было вышито: «Товарищи! Страна советов погибнет без донецкого угля» и «Да здравствует мировая революция!». Кругом на громадной площади было безлюдно, Екатеринослав затих и сжался.

Мы пошли по главной улице, по проспекту. Ворота и ставни заколочены, все учреждения эвакуированы, и только вывески «Собес», «Губпродком», «Губвоенкомат» чернеют, как памятники на кладбище.

Над головами назойливо жужжат пули, временами их заглушает серьезное гудение высоко пролетающих снарядов. В промежутках между стрельбой слышен решительный топот пары сотен ног. Раз, два. Левой, левой. Раз, два. Закат мечтательно золотит наши винтовки, лица, и солнце медленно опускается вдаль.

Наша смелость не была смелостью безрассудства или смелостью отчаяния. Обстановка для каждого ясна. Мы знали, на что шли, знали, что мы последние и за нами нет ни резервов, ни тыла.

Саша Вольский шел по тротуару с правой стороны, все мы - в строю. Первым в первом ряду - хромой Донцов, он не отставал от своей шеренги. Он же первый и запел «Дружно, товарищи, в ногу».

Как это было кстати... Мы спускались вниз к мосту по извилистым уличкам, среди которых терялся наш отряд. Мы мели не горлом, а сердцем. Дома стояли, как мрачные скалы. На вокзале царила неописуемая паника. Оказывается, группа белых только что продвинулась на мост и взорвала железнодорожный путь. Курсант - артиллерист, с искаженным от пережитого лицом рассказывал:

- Повели нас, куда не объяснили, казаки наскочили с тыла, наши пулеметчики не оказались на месте. Спаслось только несколько человек, переплывших Днепр.

Мы быстро разделились на два отряда: Саша Вольский со своей группой занял вход у моста, остальные 40 - 50 красноармейцев рассыпались по берегу. Появление нашего отряда успокаивающе подействовало на толпу, как масло на вздыбленные волны. Полетели бодрые слухи: пришла армия Дыбенко.

Ночью мы отправились в разведку. Разулись, чтобы не шуметь, в правой руке наганы, палец на курке. Поползли через балки, шпалы, по мосту до половины. Вглядываемся во враждебную для нас темноту. Никого. Иногда раздается неясный шорох. Мы настораживаемся. Потом обшарили берег. Вода тихо плескалась о песок. Под одной полуопрокинутой лодкой - шорох и странная возня. «Кто там?» - и щелкаем затворами. Торопливый шепот: «Свои, свои, товарищи!» Это к красноармейцу пришла жена. Немножко постреляли туда, на тот берег. Не отвечают. Не надо! Посидели положенное нам время на дворе. Поговорили. Глубокая темная ночь. Потом я крепко заснул.

Я сразу заметил, что не я один любуюсь необычайной картиной. Многие красноармейцы, лежа на животе, облокотившись, задумчиво смотрели вдаль. Группа серых облаков отступала перед медленно вспыхивающим солнцем. Луга, деревеньки, рощи, поля умылись самой прозрачной росой. Мост, железная громада, как гигантский леопард, уперся задними лапами здесь в этот, а передними в противоположный берег. Солнце зажигает могучий пожар в окнах хижин, на шапке церквей и в водной ленте Днепра. Рыба играет. Легкие волны, как ласковый пес, ворчат и лижутся о берег. И вся эта картина оживляется жужжанием пуль и дружной болтовней проснувшихся птиц.

Казаки стреляли, мы не отвечали. Надо беречь порох. Мы занялись устройством заграждений. На берегу лежали громадные штабеля дров, заготовленных для вывоза. Это было чудесной защитой от пуль. Мы умудрились в грудах сложенных досок проделать входы и выходы, лазейки и пещеры. Казаки постреляли и бросили. Тогда мы высунули носы из - за досок, потом осмелели и расположились на берегу. На виду у всех.

Какие стояли дни! Теплые, ясные. Многие сбросили гимнастерки и, грели голые спины на солнце. Горячий песок приятно щекотал. Ветер дул со стороны парка и города и доносил к нам запахи весенних цветов. Потом, лежа, лениво постреливали на тот берег. Теперь казаки молчат. Левитин и я сперва ползком, а потом и в открытую поднялись наверх к мосту. Саша Вольский, опоясанный саблей, разглядывал в бинокль противоположный берег.

- Очень странно. Почему они не стреляют? Утром к ним прибыли броневики. Мы обнаружили большие отряды кавалерии. Пехоты у них много... Что - то они готовят?

У самого моста на бронепоезде «Грозный» - беспрерывный стук молотков. Матросы чинят взорванный вчера вечером путь. Казаки так удачно взорвали полотно, что «Грозный» не может маневрировать. На бронепоезде 22 матроса, и все напряженно работают. «Грозный» - главная опора, а его пулеметы и орудия пока бездействуют.

Днем мы пошли на вокзал. В громадных залах пусто. На опустевших буфетных стойках нежно и серьезно ворковали голуби. Грустное зрелище - опустевшие пути! Кое - где суетились железнодорожные служащие. Уходил последний состав - лязг буферов и колес. Мы долго смотрели ему вслед. Потом ушел паровоз бронепоезда.

Кто - то расклеивал афиши или листовки. Подошли. Это комендант города воевал с домовладельцами, выливающими на улицу помои и выбрасывающими мусор в неположенное место.

Когда мы вернулись на берег, то застали странное зрелище. В наше отсутствие один красноармеец пробовал выкупаться. Ничего. Белые молчат. Тогда в воду полез другой, за ним - третий. Когда мы вернулись, с десяток тел, натертых прибрежным песком, под защитой досок весело грелось на солнце.

С того берега голые тела красноармейцев должны были казаться казакам белыми флагами, трепещущими на ветру.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.