Путешествие по Дании

Футермейстер с тремя футеркнехтами заведует питанием.

Шталкнехт держит стойло в чистоте.

На три кило жмыха и тридцать кормовой репы корова отвечает десятью кило в день молока. Это - полкило масла.

Пять доярок в резиновых сапогах ходят между коровами. У каждой из них - 26 коров на две дойки. Если дойка электрическая, то пяти доярок много.

Нет, дойка ручная.

- Почему?

- Наше молоко идет детям, значит надо доить руками. Электродойка грязнее. На кубический сантиметр отдоенного руками молока - пять тысяч бактерий; при электрической же - пятьдесят.

Надо держать чистоту, поэтому есть душ для работников и шкафы для резиновых сапог, и умывальники, и комната отдыха, где радио по воскресеньям передает церковную службу. В комнате отдыха - библиотечный шкаф. В нем две полки книг. Здесь учебники по молоку и удобрениям, органическая и неорганическая химия, землемерный справочник, словари, статистические сборники, пара сборников рассказов, очень старых. Политики - никакой.

И все - таки мы увезли с фермы важную мелочь: цифры стоимости молока и масла за последние месяцы. Эти цифры шли вниз. Стрелка барометра, пусть по - датски, пусть медленно, но двигалась к кризису.

Следующей мызой владело семейство бауэров. Их дом был вывернут наружу почти голыми стенами; дверьми и окнами он глядел внутрь двора. Здесь с 50 гектаров земли выкармливалось сто свиней, сорок коров, сто тридцать шесть кур; восемь лошадей возило продукцию этого хозяйства.

Куры здесь были между прочим. Насесты их грязны, носка не контролируется.

Алтарь этого хозяйства в свинарнике. Там светло, как в классе. Поросята крутят пятачками патентованные кормушки, и на их рыльца сыплется мука.

Шелково - чистые свиньи лежат на соломе. Их длинные спины подогнаны ровно под требование английского стандарта. Горбатая жирная спина -

позор. Слой сала, прослойка мяса, снова слой сала и опять прослойка мяса - вот что такое бэкон. В этом свинарнике опытов не делают, ничего не ищут. Порода найдена. Здесь продуцируется бэкон.

В хозяйство вкладывается ровно столько денег, сколько нужно, - никакого щегольства, никаких нововведений. Ровное выкачивание денег. Эти деньги оседают в хозяйской квартире картинами на стенах, шелковыми подушками на диванах, нотами на лаке пианино. Эти деньги, растворяясь в воздухе, наполняют его уютом, благодушием и сытостью. Оттого и перины такие сдобные в выхоложенной спальне, а кухня - святилище хозяйки - сияет фаянсом и белизною фартуков.

Батраки живут в стандартном доме. Там холодно, нежило и затхло. Запах заношенных сапогов и стылой трубки. Здесь живет человек постарше.

В другой комнатенке - казарменная кровать. На ней грязный крахмальный воротничок и заношенный галстук. Над кроватью - открытки. На одной - старушка, возможно, мать. На других - голые, откровенно потягивающиеся женщины. Такие открытки в портовых городах продают специально для матросов, отправляющихся в дальнее плавание. Они его беспокоят. Он их срисовал, увеличив. Он им сделал чудовищные груди и бедра. Больше в комнате ничего нет: ни книги, ни тетради.

Батрака я увидел наверху. День был воскресный. Батрак лежал на диване, около радиоприемника, одетый в свежий крахмальный воротничок, поставив сапоги на пол. Из радиорупора тек церковный хорал. Когда он кончится, начнется фокстрот. Так пройдет время. Можно обойтись без чтения (оно утомляет). А завтра, с утра - снова пойти в стойло.

Наконец мы уехали совсем далеко. Раньше там были королевские имения и крупные усадьбы аристократов. Сейчас они куплены государством и на них датские Столыпины из социал - демократов хотят расплодить хуторян, государственных арендаторов, по - датски именуемых стетс - хусмен. Таких уже восемнадцать тысяч в Дании. Ими хотят лечить аграрный кризис.

Мы вошли в дом, на фасаде которого, по датскому обыкновению, было название. Дом назывался Элепинэхус. В студеной спальне пухли стылые перины. В столовой стояло трюмо. Фаянсовые тарелки солнцами всходили на парадной стене. На другой, подобно скрещенному оружию, висели длинные курительные трубки.