Дания - это три с половиной миллиона жителей и пять миллионов свиней.
Копенгаген - это восемьсот тысяч горожан, триста тысяч велосипедов.
Копенгагенская улица – это, прежде всего, тихое чирканье велосипедных передач. Едет клерк с портфелем, везет корзину прислуга с базара, пирожник в белом халате держит лоток на голове и неистово крутит ногами, трубочист с длинной лестницей, взятой наперевес, как рыцарское копье, пролетает в щель между стенкой трамвая и автомобилем.
Если на берлинской улице автомобиль - диктатор, сметающий все со своего пути, то в Копенгагене автомобиль - скромное дополнение к велосипеду.
Перед поездкой мне хвалили Данию как самую чистую в Европе страну, которая моет стены своих домов мылом. В действительности же стены Копенгагена имеют копченый вид фабричного города, выросшего в морских туманах.
На улицах чисто, но внутри трамвая грязища от накиданных окурков и билетов. Пахнет сладкой, ленивой, медлительной сытостью крепкого кулацкого хозяйства.
Какая лень! В гостинице, рядом с кроватью - шнурок, проведенный к дверной задвижке. Потяните - и дверь закроется или откроется.
Какая сытость! Краснощекие люди ходят, вооруженные едой. «Смеррброден» лежит в сумочках, носимых на ремне через плечо. «Смеррброден» - это бутерброд по-датски, большущий ломоть, служащий тарелкой целому нагромождению съестного.
Я ездил с группой датчан по стране. Мы остановились в каком - то местечке. Мы пообедали в ресторане. Я сделал комплимент маслу, вкусному, настоящему датскому желтому маслу. Но датчанка сказала мне строго:
- То, что вы ели, очень вкусно, но это маргарин. Масло мы вывозим в Англию.
Рур - кочегарка Европы, Ницца - оранжерея Европы, Дания - ее кладовка. Вернее, кладовка одной только Англии. Ее курятник, свинарник и молочный бидон.
Близко лежат ее плоские острова около Европы. Но рядом с этой нервной, исходящей в размышлении и поножовщине, беснующейся в торгашестве д безработице Европой, какая тихая заводь - Дания.
Обратные круговые течения идут этой заводью. Пухлы ее газеты, копирующие английские. В них шесть, восемь, двенадцать полос, в них прекрасные клише и оттиски многоцветных ротаций, и в то же время ни в одной стране я не чувствовал себя столь оторванным от мира, как в Дании.
Со столбцов газет смотрят на тебя почтенные домовладельцы, справляющие золотые свадьбы; уважаемые социал - демократы делают деликатные замечания; благодушные владельцы поместий говорят сдержанным голосом... Невероятными кажутся сенсационные шапки и подзаголовки, при помощи которых репортеры этой тишайшей страны тужатся инсценировать бурную и ослепительную жизнь.
Газета «Социал демократок» гордится своей ротацией, кажется, третьей в Европе. Ротация замечательна тем, что имеет добавление, печатающее трехкрасочные картины. Их дают в воскресном приложении. Я их видел. На одной был горшок с цветами, на другой - лодка на закате, на третьей - пейзаж с коровой.
В Роскиндском соборе мне показывали гробницы датских королей - Христианок и Эриков. Они лежат по одному в приделе. Есть другие комнаты, где саркофагов, как чемоданов в камере хранения багажа, - то королевские тетки, дядья, племянники. Одна из этих теток называется Мария Федоровна. Это - мать Николая Последнего.
На соборной колонне красные черточки. Здесь мерялись ростом венценосцы. Выше всех Петр I, за ним три датчанина. Внизу Николай Второй.
Приезжал Альфонс Испанский. Хотел тоже отметиться. Сторож не позволил.
- Вы, говорит, бывший. Вам нельзя.
Смотреть Данию мне помогала молодежь. Среди этой молодежи были и патриоты. Заметив в некоторых моих оценках иронию, патриоты повели меня в музей. Он первоклассный, чистенький, подобран экспонат к экспонату.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Из романа «Большой конвейер»