– Потная я вся...
– А-а.
Прокл тяжело поднялся, подошел к комоду. Потрогал ручку одного ящика, другого.
– Да в верхнем, в верхнем. Ничего не знает.
– А почто мне знать-то? – бурчал Прокл, роясь в белье. – Ишь барахла-то. Наволочек одних поди десять штук. Куда их?
– Так для жизни, – робко ответила Ефросинья.
– Для жизни. Для жизни и четырех штук хватит. Постирала да снова надела.
Прокл достал простыню, подошел к кровати, постоял и решительно подсунул под Ефросинью руку.
– Проклушка! Да ты что, ошалел, – слабо запротестовала Ефросинья. – Надорвешься же... Я ж тяжелая.
– Поди, не тяжелей, чем в свадьбу, – буркнул Прокл.
Ефросинья невольно обняла его за шею, прижалась лицом к его небритой щеке и замерла. Прокл бережно, словно уснувшего ребенка, положил ее на соседнюю кровать, на которой спал он, и с сосредоточенным видом стал менять простыню, покашливая, пряча лицо.
Лежа на прохладной простыне. Ефросинья закрыла глаза и сквозь подступающий сон слышала:
– Носил... Ишь чего вспомнила... Вас на руках носить, так быстро на шею взгромоздитесь. Знаю я вас...
Она ощутила прохладное, ласковое прикосновение его ладони ко лбу и прошептала умиротворенно:
– Полегчало...
Ефросинья заснула и не слышала, как Прокл несколько раз поправлял на ней одеяло, как долго стоял у окна и задумчиво смотрел на уходящее солнце, как осторожно, поглядывая на нее, поднял гирьку часов, как лег, не раздеваясь, лицом к ней, чутко прислушиваясь к ее дыханию...
В деревне я направился к избе, что стояла поодаль от дороги. Отворил калитку с прибитым к ней голубым почтовым ящиком и по утоптанной тропинке зашагал к невысокому крыльцу. Замка на двери не было. Я постучал, прислушался и постучал вновь. Не дождавшись ответа, толкнул дверь и вошел в сени.
Следующая дверь распахнута настежь. В сенях было прохладно и тихо. Я кашлянул. Занавески на дверях раздвинулись, и появился высокий, плотно сбитый старик. В руках он держал лоскут белой материи, иголку и нитки. Я поздоровался. Он ответил и, подслеповато щурясь, стал меня разглядывать. Я сказал, что мы с товарищем забыли дома соль, и не сможет ли он дать нам ее немного.
Старик потер ладонью небритый подбородок и ответил, что он с большой бы охотой, да старуха ушла в магазин, а он в ее делах не разбирается и понятия не имеет, где лежит эта соль. Затем предложил дождаться старуху. Я согласился и прошел следом за ним. Комната была большой и полной солнца. На столе лежала солдатская гимнастерка со множеством поблескивающих медалей.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.