У Арташеса Григоряна день рождения. Пришли его сыновья и сыновья сыновей, племянницы и племянники, их мужья и жены. Мужчины обнажили головы. Женщины надели черные платки. Ленинакан. Проспект Победы. Две шеренги седых тополей. Третий слева посажен в память об Арташесе. Арташес Григорян погиб под Берлином в апреле

1945 года. 12 седых тополей. И у каждого есть имя.

Агаси Григорян посадил тополя в мае того же 1945-го. В память об отце Барсеге. О братьях отца – Акопе, Арташесе. Вараздаде. Братьях матери – Арзумане, Вартазаше, Степане, Вагашане, Мкртиче. О двух дядях жены – двух Егишах.

Все они были членами одной семьи. Все носили одну фамилию. Командовал этим семейным отделением самый младший по возрасту – Агаси Григорян, сын Барсега, старший сержант 409-й Армянской (позже Кировоградской) дивизии. Узы родства и верность фронтовому товариществу дали ему право посадить еще один тополь – двенадцатый. Потому что на полях сражений они были вместе.

– Помнишь, ты никак не мог осилить «Песнь о вещем Олеге»?

Мы сидим с Костей Песковым в стеклянном кафе на Чистых прудах.

Цветут тополя, и не выходит из ума строчка давнишних стихов: «Москва такая молодая в цыплячьем пухе тополей...»

Сквозь прозрачную стену виден бульвар, занесенный тополиным пухом. Деревья вгоняет в дрожь раскатистое дребезжание трамваев. За ветками деревьев, как за решетками, колышется синева, выше которой только солнце.

Мы вспоминаем рабочий поселок, прижатый к скудной на воду речушке. Текстильной фабрике был обязан своим существованием поселок. Зимой и летом над кирпичными домами, похожими на большие спичечные коробки, вился хлопковый пух. Как будто в поселке вечно цвели тополя.

Но тополей не было.

Мои тополя остались далеко-далеко. На полоненной чужеземцами Украине. Люди ушли, а тополя остались. Их чистый пух метался над полями, гонимый жарким дыханием горящих хлебов. Мне не было и восьми, когда я узнал, чем пахнет порох. Горелым хлебом – вот чем он пахнет.

А в поселке хлеб выдавали по карточкам. Не продавали, а выдавали. Как можно было продавать то, что ценилось дороже денег?

Мы бегали на станцию встречать воинские эшелоны. И разве забуду я когда-нибудь угрюмого старшину, который буркнул сперва, чтобы я не путался под ногами, а потом одарил непочатой буханкой настоящего ржаного хлеба?

Позже об этом сложились стихи:

А мы не воевали,

Шинелей не носили.

Мы жили-поживали

И ели хлеб России.

Он был тяжелый, колкий

От шелухи овсяной,

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.