Вечнозеленое дерево памяти

– А я прочитал стихи Пушкина.

Костя знакомо, как в детстве, наморщил лоб и, водя ладонью по краю столика, словно стирая с него невидимую пыль, проскандировал:

В начале жизни школу помню я:

Там нас, детей беспечных,

было много.

Неровная и резвая семья.

Смиренная, одетая убого,

Но видом величавая жена

Над школою надзор хранила строго...

Костя, читающий наизусть внепрограммного Пушкина, – это было ново, но это не было неожиданностью. Мы выросли и поняли, что одинаково важны и хлеб и цветы.

28-летнему Мише Григоряну в эту весеннюю ночь снова приснился бой у Капустина хутора. Мела метель. Свистел январский ветер. И люди в долгополых шинелях серыми птицами вылетали из облепленных снегом теплушек. С винтовками наперевес бежали они по снежной равнине и исчезали в метели. Первый, второй, десятый, двенадцатый. Ничего не видно сквозь клубящийся снег. Но он знал: сначала враги были на расстоянии выстрела, потом на расстоянии броска гранаты. Десяток шагов – и задание бесшумно овладеть хутором будет выполнено. Но тут из метели вынырнули танки с крестами на башнях...

Миша никогда не видел, как это было на самом деле. Он родился уже в мирное время и в армии служил далеко от Кавказа – в Прибалтике. Но сны ему снятся отцовские, потому что он хорошо знает, как это было – тогда, в январе 43-го.

..Давний бой у затерянного в снегах Капустина хутора. Пять черных чудовищ, вынырнувших из метели, и против них – двенадцать красноармейцев, у которых только винтовки и гранаты. Они понимали: перевес не на их стороне, – но нельзя было допустить, чтобы танки прорвались к железнодорожной линии. Любой ценой должны были они продержаться, пока не подойдет подкрепление. И двенадцать красноармейцев, двенадцать Григорянов приняли бой.

Живыми из него вышли шестеро. Четверо погибли. Двое – дед и дядя Акоп – были ранены.

...В доме, где живет Миша с отцом, матерью и своей семьей, в большом зале на стене – портрет человека в кожаной куртке и в берете с трехцветной кокардой – форме бойца французского Сопротивления. Это дед. После выписки из госпиталя Барсег Григорян вернулся в действующую армию. Потом десантирование с Таманского полуострова на Керченский – и снова ранение. В себя пришел в лагере для военнопленных. Вскоре тех, кто мог стоять на ногах, погрузили в закрытые вагоны для скота и повезли на Запад. Во время одной из пересадок Барсегу и еще одному военнопленному, моряку, с которым сдружились в пути, удалось бежать. Укрыться помог железнодорожник. От него-то они и узнали, что находятся во Франции и что в окрестностях действует интернациональный партизанский отряд. Друзья по побегу стали бойцами этого .отряда. В одной из стычек с карателями черноморский моряк, друг Барсега, погиб. Звали его Мишей. Мишей назвал Агаси Григорян одного из своих сыновей. Не Микаэлом, не Михаилом – Мишей.

– Мы многое поняли с тех пор, как ушли из детства, – говорю я.

– Пройти дорогу в полжизни – это что-нибудь да значит, – откликается Костя. – Во всяком случае, путь достаточно долгий, чтобы обдумать: кто ты и зачем ты? А знаешь, благодаря кому задумался я над смыслом жизни? Помнишь историю о героической жизни и смерти Вальтера Филлака по прозвищу Январь-Мартин?

Помню ли я? Конечно же, мне тоже врезалась в память и в сердце эта потрясающая быль.

Ее рассказала нам все та же Ольга Петровна.

Январю-Мартину было двадцать четыре, и он был коммунистом. Это Вальтер командовал в Туринской провинции седьмой гарибальдийской бригадой. Потомки краснорубашечников не на жизнь, а на смерть сражались тогда против фашистов – итальянских и германских. Но выискался доносчик, и Вальтера схватили гестаповцы. Его девушке тайком принесли записку: «Дорогая моя Инее! Я попал в плен и буду расстрелян. Ничуть не сожалею о сделанном мною для нашего великого дела. И если бы я смог начать жизнь снова, я не изменил бы своего жизненного пути. Наше знакомство было недолгим, и я надеюсь, что это уменьшит отчасти твое горе. Желаю тебе скорее получить от жизни то счастье, какое я стремился тебе дать. Прими мой последний поцелуй...» Январь-Мартин ошибся. Его не расстреляли. Его повесили. На следующий день после того, как Инее получила записку.