1

Новоднепровский прокурор производил впечатление человека малоинтересного, в общении даже скучного. Привыкнув, видимо, к превратностям человеческих судеб, он избегал обсуждать их на людях. Но и не мог расстаться с мыслями о тех из них, что занимали его в служебное время.

Когда мы познакомились с ним несколько лет назад в компании, которую я для себя обозначил как спасенное поколение – не потерянное, не пропавшее, не погибшее в войну, а по малолетству отправленное в эвакуацию, – среди всех нас он оказался самым молчаливым. Мы вспоминали военное детство, оставленное в тысячах километров от родного городка, голодное, по-мужски ответственное, хотя снаряды до нас и не долетали. Они взрывали землю там, где мы родились и где должно было пройти наше детство.

И теперь мы говорили об этой земле, куда вернулись грамотными, с дипломами, вернулись, чтобы здесь стать отцами. За полтора десятка послевоенных лет мы многое успели сделать для родного города. Восстановленного, растущего вверх и вширь, дающего стране металл и трубы. Мы говорили о том, каким он остался в наших детских воспоминаниях и каким мы – именно мы, молодые инженеры, строители, металлурги, портовики, врачи, – хотим сделать его.

А прокурор Привалов молчал. Я запомнил с той первой встречи лишь одну его реплику: «А у нас в эвакуации еды было вдоволь». Он произнес ее, словно ни к кому не обращаясь. Лишь спустя много дней, когда вдруг вспомнились эти слова и тон, мне показалось, что в них было какое-то чувство стыда или вины. Но было ли? Может быть, мне действительно только показалось. Разве он виноват, что его военное детство прошло на оборонном заводе, где директорствовал Привалов-отец, на заводе, который нельзя было не кормить, ибо он кормил фронт снарядами?

До недавнего времени мы виделись так редко, что знакомство наше иначе, чем шапочным, и назвать было нельзя. Но вдруг болезнь – совсем нестрашная, а достаточно неприятная: раздражение на коже правой руки – стала все чаще и чаще приводить его в яруговскую больницу, точнее, в мой кабинетик. Едва ли не каждое утро я теперь делал ему перевязку, и почему-то самое простое решение – дать ему домой это необходимое снадобье (мазь, рецепт которой мне подарил старичок фельдшер областной больницы, где я стажировался, учась в институте) – ни мне, ни прокурору не казалось естественным. Напротив, утренние свидания постепенно превратились в потребность для нас обоих, хотя беседы наши и не выглядели задушевными – больше к ним подошло бы определение «умные разговоры». Так или иначе мы все лучше узнавали друг друга. И меня уже не удивляло, что человека, который мне прежде был известен как человек железной нервной системы, зацепила болезнь, возникшая, безусловно, на нервной почве.

В то памятное утро, несмотря на очень уж ранний час – я едва успел сдать дежурство в больнице, – прокурор был у меня в кабинете. Натягивая рукав сорочки на забинтованное предплечье, унылым взглядом смотрел он в окно на старый яруговский парк. Корявый, медленно умиравший каждой осенью, ждущий помощи от людей и каждой весной зовущий их на помощь. Люди глухие – не слышат, как их зовут . деревья. И парк умирает. Нынешней слякотной осенью, кажется, умрет навсегда.

Властно затрещал телефон, призывая к себе.

– Это меня, – быстро сказал прокурор, забинтованной рукой взял трубку. Безусловно, он ждал звонка. Такая у него профессия, что всегда надо быть готовым к неожиданному звонку. Впрочем, врач – тоже такая профессия.

– Слушаю. Ну да, я. Докладывайте. – Голос его был по-утреннему свеж и ровен. Слушая, он взглянул на меня как-то странно, загадочно, смутил и насторожил своим взглядом. – Понятно. Еще что? А это где? Так. Понятно. – Теперь прокурор нахмурился и, как мне показалось, на мгновение даже закрыл глаза, тряхнул головой, словно отказываясь от чего-то. – Еще? Ты с ума сошел. Так. – Он совсем уж странно вздохнул – так дышат при одышке или после стайерской дистанции. – Как ты назвал его? Повтори членораздельно: фамилию, имя, отчество. Ну и ну. Опознали? А как у него документы? Понятно, не фальшивые, но чужие. Выехали? Прекрасно. Нет, нет, я подъеду. Сейчас же.

Привалов медленно-медленно опускал трубку на аппарат.

– Скажите мне, доктор...

Я молчал, и пауза затянулась.

– Вы мне скажите: вам что-нибудь говорит такая фамилия – Сличко?

– Сличко? Мне? Вроде бы никогда не слышал.

– А если покопаетесь в памяти?

– Да нет... Бесполезно. Не слышал я никогда.

– В таком случае я прошу, чтобы вы поехали со мной. Смена ваша кончилась, тут без вас управятся. А мне вы можете помочь.

Как быстро, стремительно он принимал решения. Но я ведь должен был понять?

– Это связано с моей профессией?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.