В моей деревне сохранился один обычай, трогающий своим радушием и патриархальной величавостью.

Когда в полуденную жару вам становится совсем невмоготу и начинает одолевать нестерпимая жажда, подходите к первому же двору, где рядом с калиткой стоит колодец. Чем бы ни была озабочена в тот час хозяйка, она бросит свое дело, быстро вымоет руки, почти бегом отправится в дом, возвратится оттуда с чистой кружкой и пригласит вас к колодцу. Вы в это время уже поставили на сруб ведро воды. Берете кружку, пьете, наслаждаясь каждым глотком, а хозяйка стоит рядом и сердечно желает вам доброго здоровья.

Колодцы, колодцы деревенские! Сколько же людей напоили вы!

Близкий мне человек кузнец Алексей Терентьевич за свою недолгую жизнь выкопал в нашем степном краю около двухсот колодцев. Незадолго до его кончины мы сидели с ним под старой грушей, и я расспрашивал об этих колодцах. Он рассказал, как их копает. Скованный ограниченным пространством, ты должен орудовать лопатой до тех пор, пока почти на двадцатиметровой глубине не откроется холодная родниковая вода! Но это не все! Распрями спину, подними вверх голову, погляди на маленький кусочек голубого неба, а потом снова – слой за слоем, все глубже и глубже врывайся в землю.

Деревенский кузнец вырыл двести колодцев. Двести за свою жизнь!

Я представил узкий тоннель длиной в четыре километра, который прорубил своими руками этот коренастый человек, и, пораженный, взглянул на него.

Старый кузнец открылся как-то по-новому. Помнил я его с детства крепким, веселым. Теперь он словно бы приугас, здоровье покидало его. И хотя ясно было, что это время хозяйствует, а колодцы тут ни при чем, подумалось неожиданно: может, цена сотням колодцев эта.

Кузнец улыбался устало и просветленно из-под выгоревших бровей, и было ясно: о цене он не думает, ни о чем не жалеет – ведь воду из колодцев пьют люди. И малое дитя, и старик, и усталый путник, и женщина. Та самая, что спешит всем навстречу с кружкой прозрачной прохлады.

Исполины и плачущая ива

Деревья, эти постоянные спутники человека, живут, как и человек, страдая, радуясь, борясь, негодуя. Недаром в народных песнях, сказках, преданиях деревья издавна одушевлены, они говорят между собой, осознанно противостоят злой силе, укрывают добрых людей от всякой наглости.

Жаль, что в жизни нередко забывают об этом. Медленно подрастает, набирается сил маленькое деревце. Вступает в пору зрелости, и время как бы застывает. Человек рождается, живет и умирает, и ему кажется, что дерево, к которому привык его глаз, вовсе и не меняется. А все потому, что деревья в самом деле «братья наши старшие», долгожители на земле.

Вспомнилась встреча с дубом-современником А. С. Пушкина в Тригорском. Широко раскинул он свои молодые ветви, листва его, сочная и густая, шумит в вышине. Потрогаешь ствол, и словно прикоснешься к самой истории. Возможно, под гомон листьев именно этого дерева рождались вдохновенные строки поэта: «У лукоморья дуб зеленый...» Какая же вечно молодая сила заключена в корневище его, если проносятся столетия, а по весне в зеленом убранстве предстают взору причудливо переплетенные ветви-стволы и маленькие веточки! У таких деревьев своя история, порой полная драматизма и горечи. Во время войны гитлеровцы, хозяйничая на псковской земле, устроили под вековым дубом блиндаж, повредили его корни. Пришла первая весна после освобождения, а дуб стоял безжизненным, не пробуждался после зимнего сна. Не вынесло старое дерево зверств фашистских извергов и умирало. Но собрались возле дуба люди, потомки тех, с кем встречался в этих деревнях поэт, осмотрели его раны, постояли, покурили и принялись за работу. Стали врачевать дерево, удалили из-под его корней бревна, удобрили землю навозом. И дуб вновь вернулся к жизни.

А вот еще две истории – и тоже драматические.

Безжалостная череда лет превращает в песок даже, казалось бы, вечный гранит и мрамор. Только благодарная память потомков в состоянии соперничать с неумолимым потоком Леты.

Мы зашли на кладбище восемнадцатого века в Александро-Невской лавре в Ленинграде, отыскали могилу Михаила Ломоносова. Постояли возле нее, а затем еще несколько часов молча бродили среди потемневших надгробий. И встретилось нам такое...

Дожди и ветер сделали свое. Памятник этот теперь безымянный. А можно представить, как родные, друзья умершего, стремясь увековечить его память, воздвигали это тяжелейшее сооружение из трех мраморных частей. В основание положили толстую плиту из черного мрамора, на нее установили чуть ли не метровую глыбу из белого мрамора, а ее увенчали еще одной плитой из черного мрамора. Нелегкий груз! Рядом посадили тоненький прутик: пусть растет!

Пронеслись-пролетели два столетия. Прутик превратился в настоящего исполина. Не по душе пришлась ему мертвая каменная масса, гнетом своим подавившая человеческую память. И вступило дерево в единоборство с нею. Стволом своим сдвинуло вправо верхнюю плиту, затем – среднюю многотонную громадину и... принялось за нижнюю плиту. Не шибко податлив камень. Больно врезался он в живую ткань ствола, но все же с каждым годом вынужден уступать в этой битве!..

Неправдоподобно толстоствольную иву увидел я на берегу одной реки возле небольшой пристани. Как и полагается плакучей иве, ветви ее купались в воде, серебрились на солнце. Три человека, взявшись за руки, с трудом обхватили бы ее. Но почему это не только ветви, а и часть ствола ивы погрузилась в воду среди белых и желтых лилий? Очевидно, ветром оторвало одну из веток. Падая, она отколола от ствола полосу в метр шириной. И обнажилась грудная клетка стареющей ивы. Что произошло дальше? Кто-то поджег иву изнутри. В образовавшейся трещине развели костер, и зияет теперь в стволе дерева-великана обуглившаяся полость.

Да, деревья иногда лечат подобным образом. Но... К сожалению, зрелище, которое стоит у меня перед глазами, так мало походит на это. Тогда что же здесь происходило: необузданная игра диких страстей, блажь? И неужели кому-либо может доставлять наслаждение созерцание того, как удушливо страдает живое существо, бессильное перед таким варварским надругательством.

...Пышная Зелень ивы растет, шелестит на ветру, спадающие ручейком к воде ветви ее плачут, как и прежде. Хотя нет! Мне показалось: сегодня опечалены они не раной-болью, гнетущим чувством обиды: почему среди тысяч встречавших ее людей попался человек, ничего человеческого в душе своей не носящий?..

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.