Выступала по телевизору молодая украинская певица. Она пела без музыки, а'капелла. Слушал-слушал, и вдруг словно что-то оборвалось внутри» пробудилось. Так начинается ледоход на реке. Треснет неожиданно, и все оживает, начинает двигаться.

Много лет дремало где-то в глубоких тайниках памяти мое детское впечатление, ожидая своего часа. Раньше почему-то не объявлялось, не давало знать о себе. Но ведь не развеялось и даже не потускнело с годами?

Где-то я вычитал, что ученые решили посеять обнаруженные при раскопках древние злаки. Трудно даже вообразить себе, чтобы спустя столько веков после того, как один из наших предков засыпал в кувшин эти зерна, они бы проросли, дали всходы! А, оказывается, жизнь не затухла в них. Наступил черед, и росток встрепенулся, сбросил с себя в прямом смысле слова пыль веков и рвется из земли наружу – к свету, к жизни. Вот так, пожалуй, и мое воспоминание. Пришла его пора, и оно всплыло...

Было это давно. В те счастливые предвоенные времена, о которых помню лишь самое общее. Пожалуй, не точно это: «помню». Видимо, позднее – из книг, кинофильмов вошли в сознание штрихи и черточки той эпохи.

Небольшая семья наша радовалась жизни. Отец был грамотнее многих односельчан, дом выделялся своей железной крышей...

Так вот. Вечером на крылечке этого дома стоял отец. Он был в белой рубашке, и в таких же рубашках еще двое мужчин. Очевидно, тогда так было модно. Вероятнее всего, был праздничный день. Было это, несомненно, в мае или в начале июня сорок первого. Почему так считаю? Просто ранее не смог бы я так четко вобрать в себя все то, что видел и слышал. Мне было ведь неполных четыре года.

Мужчины пели. В три голоса. Слух у меня скверный, а вот то, что пели в несколько голосов, уловил, усвоил. Пели, как работают крестьяне: старательно, во всю мощь грудных клеток и голосовых связок. Пели украинские народные песни! Мелодичные, душевные, песни звучали как раздумья, потому что каждый поющий еще и играл свою роль в этом песенном спектакле; Движением лица, жестом руки, наклоном головы он как бы помогал песне вырваться ввысь, разлететься далеко по округе.

Пели вдохновенно. Я стоял рядом с разинутым ртом, слушал и смотрел, слушал и смотрел. Какими они были красивыми, поющие мужчины! Загорелые, возбужденные, радующиеся жизни, с песней выплескивающие в мир все то, чем были душевно богаты.

...На дворе вечерело. Прохлада пришла на смену летней жаре. Пелось охотно. Кто-то солировал, его поддерживал один или оба товарища, и вот уже три голоса, как три птицы, отправляются в полет, играют, обгоняют друг друга, но до той незримой черты, которая не портит общего лада песни, а, наоборот, его создает. Когда один голос вырывался вперед, другие и рады, они притихают, становятся глуше, как бы желая подчеркнуть голос товарища, а затем по единой душевной команде вплетают в общую прядь и свои голоса. И понеслась песня, полетела быстрокрылой птицей в густом вечернем сумраке.

Гоголь, несомненно, свою птицу-тройку писал под впечатлением только-только прослушанной песни. Уверен в этом. В музыке слога, в песенности ритма, в звучности слов ощущается это.

Мне запомнилось, что песня иногда уродливо коверкала выражение лиц. Было забавно видеть эти гримасы, открытые широко рты, закинутые далеко назад головы. Потом уже понял, что я присутствовал при рождении песни. А ведь все рождается в муках – и человек, и песня, и красота!

До сих пор ощущаю сладость в сердце от того вечернего пения отца. С того давнего времени мне не довелось больше видеть отца в таком счастливом экстазе. Война, болезнь, смерть матери, одинокая старость – все это не красит никого и, конечно, мужчин.

Я не раз еще слышал, как пел отец. Но это уже было не во всю грудь, не так щедро. Он уже чаще подстраивался под чей-то напев, извлекал откуда-то из-под сердца иногда тончайшую серебристую нить когда-то бесподобного перелива, а потом переходил на пение даже не вполголоса, а в треть, а то и в четверть его.

Теперь понимаю, почему в юности, зачитываясь тургеневскими «Певцами», чуть не плакал. Так мне было это близко, словно сам когда-то присутствовал при подобном состязании. И вот поди же – действительно жизнь одарила меня и такой радостью, как незабвенное пение отца!

Нынче, пожалуй, редко где встретишься с таким пением. Телевизор, водка, да мало ли еще каких преград подспудно встают на пути народной песне. Нет, не в хоре, не в клубе, не с эстрады. А вот так, чтобы стали на крылечке и запели. Для себя, для вечернего воздуха, для звезд, для одиноко стоявшего и заслушавшегося пацана...

Как это печально, что мы не поем так, как пели отцы.

Кубинские закаты

Когда-то, давным-давно, я привез летней порой в Днепропетровск своего дедушку и вместе с ним зашел в один из городских парков. Все цвело, благоухало под щедрым солнцем. Не избалованный жизнью, редко отлучавшийся далеко от крестьянского поля, он смотрел-смотрел вокруг, удивлялся, а затем, сидя в тени на скамеечке, заметил: «Вот такой он, очевидно, и есть, тот рай!»

На Кубе еще проще поверить любой сказке. Мы с женой двадцать дней провели на этой благодатной земле. Небо, как море, вокруг снова море – невиданных цветов! А особенно нас потрясли кубинские закаты... В курортном местечке Варадеро мы каждый вечер торопились застать этот неповторимый миг, когда солнце прощается с землей. Сидели на берегу моря и молча наблюдали за этим в общем-то грустным событием – закатом солнца.

Действительно, еще один день пролетел, еще один круговорот совершило солнце из тех среднестатистических 25 550 круговоротов, которые отведены человеку на его короткое путешествие по земле. Но так уж создано человеческое существо, что не о грустном его помыслы, а о красоте, радости жизни. Способность постигать величественность виденного, стремление глубже познать окружающий мир... Человек счастлив этим!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.