Рассказ
Гудит вятский рынок, как пасека, когда липы цветут, – издалека слышно. Не различить в этом гуле отдельных слов и выражений, а слышно сплошное гудение.
Дерзко зеленеют пучки лука, и комли их – спелые и сметано белые! – зазывают купить, не торгуясь, вятский, на особицу душистый, холеный лук. Красно горит морковь, а помидоры еще красней – ладонь не обожгите. Изумрудно светятся знаменитые истобенские огурцы – единственные на планете по аромату, выдержанные в лютые зимы в плетушках, опущенных под лед чистейшей, без единой соринки реки. Пар стоит над кадушкой с огурцами, как над прорубью, и какие нервы надо иметь, чтобы пройти мимо спокойно! Подождите, что же вы про грибы-то забыли? Что же вы мимо-то проходите? Не поверю, ни за что не поверю, что они приедаются! Да быть этого не может! В прежние времена приедались, а нынче – нет. Не могут они нынче приедаться – доля у них теперь другая. Во-первых, только что из леса. Роса еще на них не просохла. Хвоя еще не осыпалась. Тугие, упругие, соком сочатся, как медом. Покупайте скорее, а то завянут или на одной ножке в лес обратно ускачут. И не найдете больше грибов. В вятских краях все случается. Всякое бывает. В прежние времена вятичи корову в лапти обули и куда-то увели. Сколько людей после искали и не нашли. Куда вот она делась-то?
Подождите, а куда это вы мимо меда с песнями? Вот он – в кадушках, в бидонах, в старинных корчагах. А на пробу выставлен в стеклянных посудинах: червонно-прозрачный, золотисто-светлый, крупитчато-золотой, златоогненный, точь-в-точь как зной на сенокосной поляне, что затопил ее по вершины деревьев... Темно-золоченый, как бы смолистый. Золото, а не мед! Что делать, я за всю свою жизнь не пробовал ничего слаще и полезнее вятского меда, и лукавить да приукрашивать мне незачем.
Одну минуточку, толокно! Да, да, на прилавке в мешке – толокно, королевская пища. В прямом смысле. В некоторых западноевропейских странах, где, потеряв былое величие, сохранились монархии, короли, а особенно королевы, ежедневно употребляют в пищу толокно для сохранения осанки и цвета лица. Не толокном единым жив человек!
Высыпали на прилавок вятские ложки – не хохломские, не семеновские, пылающие золотом, чернью и багрецом, а некрашеные вятские ложки. Те самые, которыми вся Сибирь щи хлебала и похваливала. А это ложки добрые, из березы, из клена, и у голого дерева свой цвет, и такими ложками с природным древесным рисунком поначалу щи черпать боязно.
– Дымка где?
Не ищите – нету ее. Ни на этом рынке; ни на каком другом. В магазинах ее тоже нет. Идет Дымка в музеи, да не во все. На валюту идет, за границу. Мастериц не хватает. Сегодня не хватает, а завтра, может, обучат они учениц и станет мастериц много? Это – утешение. Да и то утешение, что весь рынок, как Дымка: наряден, весел, пестр, звонок, богат в природности своей. Вся вятская природа собралась здесь, и не понять вам Дымку, не разгадать, если вы не побываете на здешнем базаре.
Голоса-то теперь слышите? Разбираете вятский разговор – певучий и быстрый одновременно?
Вот к ложкам поближе прибьемся и послушаем, что умные-то люди говорят. Отец, мать и девочка лет семи ложки выбирают.
– Вот эту ложку возьмем, – говорит девочка. – А эту отдадим.
– И ту возьмем! – вмешивается отец. – И вот ту. И вон эту. И ту, бестолковую, тоже возьмем.
– Куда нам столько? – возмущается мать. – Мы, чай, не солить ложки-то приехали?
– Раз пришли – купим! – мотает головой отец. – Из-за узорчика купим! Видано ли дело: по ложке узорчик прошел. А у нас дома такого узорчика нету!
В посудный пошли, – распоряжается мать и, не оборачиваясь, идет в близлежащий посудный магазин, а отец и девочка следуют за ней. Там с ходу мать покупает три зеленые фаянсовые чашки.
– Чего ты их купила-то так быстро? – шумит отец. – Ни очереди, ничего нет,
а ты их купила!
– Дак тридцать две копейки чашка! – смирно объясняет жена.
Муж ворчит:
– Да что это за посуда? Она на посуду-то не похожа. Узорчиков на ней нету. Блудня – не посуда!
– Это блудня? – обижается жена. – В каком государстве такую чашку купить за тридцать две копейки? В каком? Назови, в каком?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
27 июля 1936 года родился Марис-Рудольф Эдуардович Лиепа