Не развеется ветром

Кто-то, помнится, поинтересовался:

– А что значит «джаксы», если перевести на русский?

– «Хорошее место», – объяснил Айтмаганбетов и добавил: – Однако есть еще одно толкование. Старые люди уверяют, что надо произносить не «Жаксы», а «Жоксу», то есть «Нет воды».

И тут раздался голос Володи Солодского – моего земляка-запорожца:

– Нет воды?.. Добудем... Главное, было бы место хорошее.

Теперь, много лет спустя, вспоминая эти Володины слова, я понимаю, что мы больше храбрились, чем сознательно отдавали себе отчет в трудностях, которые ждут нас в новой жизни.

Едем мы, друзья,

В дальние края,

Станем новоселами

И ты и я!.. –

самозабвенно пели мы тогда. И не задумывались, что стать новоселами – этого мало для победы над степью, что лишь те из нас, у кого хватит выдержки и терпения дослужиться до звания старожилов, увидят плоды раскинувшегося на четверть века подвига: благоустроенные поселки, выросшие из первоцелинных колышков, бетонные автострады, перечеркнувшие ковыльное бездорожье, хлебные нивы под небом, расчерченным линиями электропроводов.

А в общем-то прав был Володя Солодский: и воду мы добыли и места оказались хорошими. Давным-давно в помине нет десятка мазанок-«бескозырок», вытянувшихся в одну-единственную улочку вдоль берега Кумайки, речки, больше похожей на ручей. Нынешние Джаксы – поселок городского типа, центр многолюдного, богатого на хлеб района. Давным-давно нет в помине глухого разъезда. Нынешние Джаксы – крупная станция, и у подъездных путей, как у причала, возвышается видный за много километров элеватор, напоминающий своими очертаниями океанское судно. Но и просторный вокзал, и многоэтажные здания, и огромный элеватор появились, как вы понимаете, не по мановению волшебной палочки. Чуть переиначив русскую пословицу, можно сказать: «Не сразу Джаксы строились».

А вот какие люди проживают в этой негусто населенной глубинке, мы почувствовали сразу.

Все жители маленького аула – от детишек до седобородых дедов – вышли к поезду. Оркестра, разумеется, не было. Да и откуда мог он взяться назахолустном разъезде, отстоящем в семидесяти километрах от районного центра Атбасара и в трехстах – от центра областного, Акмолинска? И все-таки один музыкальный инструмент отыскался.

Четверть века прошло, но нет-нет да и возникнет у меня перед глазами трогательная картина: круглолицая девчурка в крытой голубым вельветом шубейке стоит на вытоптанном снегу и от души колотит в оранжевый пионерский барабан. Разве может такое порасти быльем?

Или вот это.

Март – месяц весенний. Во всяком случае, так мы считали до приезда в Казахстан. И вдруг снег, как в разгар зимы, и мороз обжигает щеки. А некоторые хлопцы, собираясь в дорогу, не подумали по молодости лет, что надо захватить теплую одежду, и приехали налегке – в демисезонных пальто, в кепках, полуботинках. Один такой ухарь был и в нашем вагоне. Пока мартовский мороз рисовал свои узоры только на вагонном окне, он еще ершился, мол, где наша не пропадала, как-нибудь перезимуем, а прибыли в Джаксы, и получаса не прошло, смотрю: удалец наш уже заделался танцором – отплясывает вальс-чечетку.

Но не только я заметил его плачевное состояние. Откуда ни возьмись возле нас вырос молодой казах.

– В такой одежде и в степь? – окинул он горемыку сочувственным взглядом – от кепочки-восьмиклинки до туфель на резиновом ходу – и озабоченно покачал головой: – Пропадешь,.. И тут же, дружески улыбнувшись, предложил: – Айда ко мне домой. Дам тебе малахай, полушубок и валенки.

Помню я старушку казашку, у которой остановился на ночлег. Как же хлопотала она вокруг меня! Не знала, куда усадить, чем угостить, где спать уложить – так лишь мать хлопочет около сына. Я и назвал эту старую женщину матерью.