Не развеется ветром

Я знал: Кондрата Михайловича Супруна уговорами не возьмешь, – но от своего отступать не собирался. Бросился в Акимовку – в райком комсомола. Обращаюсь к секретарю:

– Хочу поехать на целину. Прошу посодействовать.

Секретарь мне в ответ:

– Мы должны послать на целину двух человек, и ты по всем статьям подходишь... Только без согласия директора МТС не имею права выдать тебе путевку...

Как быть? Я в райком партии. Добился, чтобы меня принял товарищ Павлин – первый секретарь. Он-то все и уладил: и в МТС меня рассчитали, и в райкоме комсомола путевку выдали. От мамы эту радостную для меня новость скрывал до самого дня отъезда – жалко было ее расстраивать: ведь после того, как в сорок пятом году отец скончался от фронтовых ранений, в нашей многодетной семье я был единственным кормильцем. Расплакалась она, конечно, когда узнала, что я уезжаю «невесть за чем, в неведомую даль», но удерживать не решилась – скрепя сердце благословила меня, скрепя сердце собрала в путь-дорогу...

У мамы сохранилось несколько писем, которые посылал я в те давние годы домой, в родную Шелюгу.

Вот отрывок из самого первого. Написано оно было в дороге, а датировано мартом 1954 года:

«Здравствуйте, мама, брат Володя и сестры Надя, Вера, Люба! Пишу вам с дороги. Провожали нас в Запорожье хорошо – с музыкой, речами и цветами. А теперь скоро третий день все едем и едем.

Не бойтесь, мама, и дяде Ивану передайте, что я хорошо помню, как он сказал, когда мы прощались: «До сих пор в нашем селе говорили так: где Довжики к какому-нибудь делу руки приложат, там другие руки не понадобятся». Это я хорошо помню и на целине буду работать, как дома...»

А эти строчки из письма, посланного в апреле:

«Давно вам не писал – времени все не было. Когда выезжали из дому, было тепло, снег сошел. А здесь холодно и снег до того глубокий, что в жизни я такого не видал, и метели. Только прибыли на место – поставили палатки и поехали принимать технику. Тракторы новые. Работать будет чем. А вот опытных трактористов здесь почти нет, многие и трактора-то никогда не видели. Мы здесь открыли курсы: учим и на трактористов и на комбайнеров.

Есть, правда, и такие, что носы повесили. Трое сбежали. А мне нравится. Вчера директор совхоза рассказал нам, что здесь будет через год-два, и я подумал: неужели это без меня совершится?..»

Вот такие письма. Вот так я стал первоцелинником. Ну, а что до моего назначения на пост бригадира, так ведь в трудовой книжке по пунктам был расписан мой доцелинный механизаторский стаж – довольно внушительный

для моего комсомольского возраста. Стаж-то, как я теперь понимаю, и сыграл главную роль, когда решалось, кому доверить бригаду.

Что из себя представляла наша бригада? О том, что было в ней двадцать пять человек, уже я говорил. Про палатку тоже. Теперь добавлю еще кое-какие подробности. Имелась у нас походная кухня армейского образца, три пятикорпусных плуга и три трактора – один «ДТ-54» и два «С-80», а задание нам было определено такое: распахать за весну и лето три с половиной тысячи гектаров целины.

Никогда не забуду дня первой пахоты. Да и как я могу позабыть, какого числа это произошло, если первую борозду проложили мы 22 апреля – в день рождения Ленина?

Проложить первую борозду бригадное собрание единодушно доверило мне. А вот насчет того, кому быть у меня прицепщиком на плуге, получился разлад – у каждого нашлись веские аргументы в пользу собственной кандидатуры. Оно и понятно: одно дело – лично участвовать в прокладке первой борозды, и совсем другое – быть всего только очевидцем. Помнится, поднялась Рита Гирнева – была у нас такая дивчина-москвичка, – губы дрожат:

– Мало что трактор сильному полу доверили, так эти рыцари еще и плуг хотят захватить, а где же равноправие?

И заплакала. Не знаю, что больше подействовало на хлопцев, слова про равноправие или неотразимое девичье оружие – слезы, только Рита чуть было не обошла всех прочих претендентов. Говорю «чуть было» потому, что сразу же вслед за нею выступил Витя Шибайкин.

– Раз уж мы начинаем пахоту в день рождения Ленина, – сказал он, – значит, прицепщиком должен стать кто-нибудь из посланцев города Ленина, а больше всех на это прав у Виктора Савинкова.