Три симфонии.

- Эка, дело какое!

- Симфонический оркестр под управлением знаменитого берлинского дирижера.

- Еще что скажешь?

- Вступительное слово наркома по просвещению Анатолия Васильевича Луначарского.

- Подумаешь! Везде он «словами» вступает. Как не надоест?

- Я ни разу еще не слышала его. Говорят, очень культурный оратор. Только, что здесь можно оказать? Ведь музыку нельзя передать словами. Ее каждый понимает по - своему, как хочет. В этом и счастье... А он начнет про марксизм.

- Марксизм - хорошо. Чего ты понимаешь, беспартейщина? У те туман в башке: любишь все непонятное. Марксизм - хорошо: надо прояснять. Только Луначарский проясняет больно, как поп.

- Как бы ни говорил, не в этом дело, Музыку не выразишь словами: какое настроение, то и вкладываешь.

- Ну - к что же, вот и правильно по марксизму: что в тебя вложено, то и выкладываешь.

- Отстань, придира!

По залу полетел легкий шелест - будто сухая опадающая листва от осеннего ветра. Люди вкрапливались в изогнутые ряды амфитеатра, как черные зубы в ощеренные челюсти чудовища. На сцене разнокалиберные пюпитры в беспорядке, и от этого кажется, что их очень много и все они сломанные. Посредине полукруг живых хризантем и в полукруге этом - бронзовый бюст Бетховена.

И даже маленький - он казался Гале гигантом. И даже бронзовый - он будто живой. Чуть склоненная вперед большая голова. Мягко и глубоко задумался Бетховен, весь в пышном веере волос... Задумался, нахмурил лоб, глазами утонул в бездонный омут звуков; и голова - поющий тысячный оркестр, и волосы текут назад, как будто рвет их буря...

А позади - гигантский орган. Торжественно, как в средневековом соборе... И разномерные трубы органа - стройные косули хрусталя - свисают, заостряясь вниз.

Тишина в оркестре.

В зале - шелест летит слышнее, резче. В зале - желтый листопад; ветер рвет истлевшие одежды дерев. В зале - гуд строившегося улья. В зале - гул летнего ливня то тесовой крыше, хлюпанье летних луж и шумящие потоки. И вдруг - частый - частый крупный град: это нетерпеливые сверху захлопали в ладоши. Суетня билетеров. Со сцены служителя спешно увозят концертный ненужный покуда рояль. Блестящий, неуклюжий рояль упирается, как живой. И оттого ли, что товарищ Вымпел опоздал к началу, или этот протестующий рояль навеял грустные воспоминания, на Галю налетела тревога, обняла, за холодил а руки.

Вышел полысевший нарком и начал «вступать».

Васька весь устремился к оратору, а Галя, убаюканная музыкой его сипловатого, но певучего голоса, думала о своем.

Нарком кончил.

- Ну и наговорил: семь верст... и все лесом. Ничегошеньки - то я не понял. Галька, что это за такое он оказал - фуга? С чем ее едят?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.