Мастер из Кроксли

Судорога была лишь хорошо задуманной маскировкой с целью усыпить бдительность противника и заманить его на один из тех страшных апперкотов, которыми прославился Мастер. Вот для чего нужна была видимость усталости и апатии. Чересчур рьяно ринувшись в атаку, Монтгомери подставил себя под такой удар, который вряд ли кто из смертных сумел бы выдержать. Резкий, направленный от пояса к подбородку, удар кулаком, в который Мастер вложил все одиннадцать стоунов собственного веса, пришелся прямо в челюсть. Монтгомери завертелся волчком и рухнул как подкошенный – оглушенный и беспомощный. Невнятный стон пронесся по залу, возбужденные зрители что-то бормотали, перешептывались и, разинув рты, во все глаза глядели на судорожно подергивающееся тело.

– Назад! Назад! – завопил рефери, когда Мастер навис над распростертым человеком, готовый нанести ему завершающий удар, едва он начнет подниматься.

– Назад, Крэгз! Сейчас же назад! – повторил Стэплтон.

Мастер опустил руки и отошел к канату, не сводя лютого взгляда со своего поверженного противника. Хронометрист отсчитывал секунды. Если при счете «десять» Монтгомери не встанет на ноги, бой будет считаться законченным. Тэд Бартон в отчаянии ломал руки и нетерпеливо переминался в своем углу. Откуда-то издалека, словно сквозь тяжелый, кошмарный сон, до Монтгомери доносился голос хронометриста:

– Три... четыре... пять... Монтгомери приподнялся на одну руку.

– Шесть... семь...

Он встал на колени, мертвенно-бледный, испытывая страшное головокружение и слабость, но полный решимости встать, встать во что бы то ни стало.

– ..восемь...

Он поднялся.

Мастер, как бешеный тигр, набросился на него, нанося беспощадные удары обеими руками.

Все затаили дыхание в ожидании печального конца, тем более печального, что мужественный, но беспомощный человек продолжает бороться, ни за что не желая сдаться.

Человеческий мозг – удивительная машина. Совершенно бессознательно, нисколько не напрягаясь, сбитый с толку, оглушенный, обессилевший юноша вспомнил единственную вещь, которая могла его спасти, – вспомнил о слепом глазе, о котором говорил ему сын Мастера. По виду этот глаз ничем не отличался от другого, но Монтгомери ясно помнил, что речь шла о левом. Он кинулся влево, чуть не сбитый с ног мощным драйвом, угодившим ему в плечо. Мастер повернулся на сломанной ноге и снова оказался перед ним.

– Бей его! Бей! – кричала женщина.

– Прикусите язык! – оборвал ее рефери. Монтгомери раз за разом уходил влево, но Мастер

был проворен и умен. Когда Монтгомери попытался еще раз уйти влево, он развернулся в обратную сторону и ударил его прямо по лицу. Колени Монтгомери подогнулись, и он со стоном свалился на пол. Он почувствовал, пока слепо шарил по полу руками, что больше ему не подняться. Где-то далеко-далеко, как сквозь вату, средь гула множества голосов он слышал роковой голос, отсчитывающий секунды:

– Один... два... три... четыре... пять... шесть...

– Время! – сказал судья.

Тут долго сдерживаемые страсти огромной толпы вырвались наружу. Обитатели Кроксли издали

глухой стон разочарования. Уилсоновцы вскочили на ноги, крича от радости: значит, еще есть надежда. Какие-нибудь четыре секунды – и с их боксером было бы покончено. Но сейчас у него впереди целая минута, за это время он сумеет оправиться...

Рефери огляделся с расплывшимся от удовольствия лицом и смеющимися глазами. Его судейский стул и шляпа запрокинулись назад так, что казалось, того и гляди упадут; он и хронометрист понимающе переглядывались друг с другом. Тэд Бартон и второй секундант бросились к лежащему Монтгомери и, подняв его за руки и за ноги, осторожно потащили в угол и там усадили на стул. Голова Роберта бессильно раскачивалась из стороны в сторону, и казалось, что он так и не придет в себя, но холодная вода, вылитая ему на голову, вызвала у него дрожь, и он, очнувшись, бессмысленно посмотрел вокруг.