Годов дорожные столбы

Симонов отразился в большом зеркале, долго причесывался и рассматривал себя так, словно видел впервые этого тощего подростка в серой кепочке, в рубашке с расстегнутым воротом.

«Начнем с экскурсии, – сказал он деловито. – Мы должны принять квартиру в свое владение на весь срок отсутствия хозяев».

Должен признаться, что я с тех дней, с тысяча девятьсот тридцать пятого года, ни разу не заходил опять в Харитоньевский. Вполне возможно, что в последующие времена квартира Дыховичных не произвела бы на нас никакого впечатления. Но тогда...

То была первая квартира, отдельная, построенная архитектором для себя и отданная в наше распоряжение, если не во владение на пятницу, субботу и воскресенье!

Большое зеркало увеличивало размеры передней или прихожей – мы еще не определили, как ее называть.

Стеклянная двустворчатая дверь вела в столовую, широкий коридор уходил направо – там были еще двери.

Столовая! Наверное, это была вовсе не огромная комната. Сейчас вспоминаю, что весь ее центр был отдан овальному обеденному столу, к которому довольно близко примыкал сервант, стулья теснились у стен. Больше ничего не умещалось и не могло уместиться в той комнате, но нам она показалась огромным бальным залом. Может быть, содействовала рождению такого впечатления старинная, очень изящная люстра в виде нежно светящейся фарфоровой вазы, обрамленной хрустальными подвесками на золоченых крючках.

– Мы не будем здесь питаться, – решил Симонов. – Еще поцарапаем стол, чего доброго, раскокаем что-либо из посуды. Я заметил, что и на кухне вполне уютно.

Кабинет! Предполагаю, что это тоже была достаточно скромная комнатка: письменный стол, книжный шкаф темного дерева, два кожаных кресла и диковинное приспособление, кажется, именуемое кульманом.

Симонов особо внимательно осмотрел кабинет, потрогал дверцы книжного шкафа и убедился, что он заперт.

– Дыховичные совершенно правильные старики! – весело сказал он. – Товарищей сына рискованно пускать в кабинет. Когда у меня будет свой кабинет, туда никому не будет ходу. Но если и оставлять кабинет открытым, то уж книжные шкафы непременно надо замыкать. Я уже вижу, как ты жадно разглядываешь золотые корешки энциклопедии Брокгауза и Ефрона и, если бы шкаф был открыт, ты бы занялся круглосуточным повышением своих энциклопедических знаний. Теперь давай установим порядок пользования кабинетом. Один будет работать за этим столом по ночам, другой – днем. Выбор – по жребию. Вот пятак. Орел или решка? Орел – ночь, решка – день. Бросай первым. Решка. День твой, ночь моя.

Симонов с юношеской поры был невероятно деловит, что называется, организован, и очень хотелось ему всегда быть справедливым, хотя и не всегда удавалось. Не раз решение того или иного вопроса доверялось жребию. Например, когда – несколько позже описываемого выше случая – мы отправились в Баку и переводили стихи для антологии азербайджанской поэзии, дело это было коллективное: жили в одном номере, переводили «на пару». У нас в руках оказались разные подстрочники – и классика и современные авторы, примерно в равных количествах. Когда работа была завершена, Симонов предложил не подписывать двумя фамилиями, чтоб не задавать загадок, чей вклад больше, а разыграть при помощи монеты, кому подписываться под переводом классиков, а кому – современников. Классики – орел, современники – решка. Орел достался Симонову...

Решив проблему использования кабинета, мы вступили в спальню. Наше поколение выросло (говорят, что во сне растут!) на раскладушках и койках, на старых диванах и матрацах со сбитым конским волосом.

Спальня Дыховичных была, а может быть, только казалась нам, чем-то вроде опочивальни императора. Огромная двуспальная кровать из карельской березы занимала все пространство! Между кроватью и стенами с двух сторон едва втискивались тумбочки. К этому гарнитуру принадлежал и платьевой шкаф, но он в спальную комнату не умещался и расправил свои «плечи» в коридоре.

Впервые в жизни нам предстояло возлежать на ложе из карельской березы. Но использовать хозяйское одеяло и простыни мы не решились, пообещали друг другу, что принесем свои собственные, но ходить за ними было недосуг, поэтому первую ночь мы спали прямо на матраце, правда, не пожалев подушек.

В коммуналках, где мы дожили до этого роскошного дня, были, конечно, ванные комнаты, но использовались они преимущественно для стирки, причем согласно определенному графику, а что касается купания, то оно ограничивалось душем. Добывание горячей воды усложнялось тем, что колонки были преимущественно дровяные, требовали и времени и умения, поэтому мы предпочитали ходить в душевой павильон, стоявший на Гоголевском бульваре как раз между моим материнским домом и Главным политическим управлением Красной Армии...

Мы и в этой первой в нашей жизни отдельной квартире со всеми удобствами по привычке каждый день принимали душ, не решаясь попользоваться фарфоровой (конечно, она казалась вам фарфоровой!) ванной.

Незабываемые, волшебные дни! Три дня сказки!

Мы так старательно стерегли квартиру Дыховичных, что и на улицу-то выходили по очереди – покупали молоко для кошки, хлеб и немудреный провиант для себя. Варить и жарить нам не хотелось, питались по-студенчески – всухомятку. Впрочем, на кухне (почему-то на полу) была обнаружена алюминиевая кастрюля, наполненная до краев.

Разогрели, Симонов попробовал, сказал, что суп великолепен. Правда, когда пришло время откушать, в кастрюле был обнаружен клочок газеты, небольшой и совсем раскисший, можно сказать, сварившийся.